Сумеречный Сад

Провожу пальцами по паутинке трещин на глазури. Однажды они разрастутся и уничтожат изделие. Я дую на содержимое и делаю обжигающий глоток.

Пока я жду еду, в мыслях проматываю вчерашний вечер. Опрометчивое вторжение в коттедж, встреча с Садовником. И до этого – разговор с Пуччини и невероятное пение Лучано Паваротти, его дуэт с сопрано, растрогавший меня до глубины души.

Что это была за ария? Я переворачиваю телефон и вбиваю в поиск то, что помню. Интернет помогает исправить написание.

O soave fanciulla. Паваротти. Дуэт.

Куча ссылок, даже видео.

Я смотрю по сторонам. В кафе набиваются утренние посетители, поэтому я достаю наушники из кармана куртки и включаю видео.

На экране появляется живое выступление, и вот они – Паваротти и блондинка. Мирелла Френи.

Они поют.

Субтитры есть, но я не обращаю на них внимания, смотрю только на выражения их лиц, губы, взгляд – пока они поют всем сердцем. Я закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к вчерашнему выступлению в Саду.

Ария, музыка, рай.

Мастерство Пуччини и слияние талантов Паваротти и Френи… Слишком много. Неведомая мне до этого момента тоска проводит пальцами по моей душе, вызывая боль такую острую, что она становится похожа на наслаждение.

Что это за желание? Хочу ли я на себе испытать человеческую страсть, как в «Богеме»? Неудивительно, что в этот момент неверности в моей голове всплывает лицо Сэма, не Остина.

Но я оплакиваю – а я почти в слезах – не любовь. По крайней мере, не просто любовь.

Я плачу по целостности.

Я ищу человека, или место, или ощущение, которое не могу описать никаким другим словом, как Дом.

Не знаю даже, существует ли в мире эта фундаментальная пропавшая часть меня. И я плачу не о целостности, а о невозможности целостности.

Эту жажду невозможно утолить. Сад разворошил ее и уничтожил меня. Я не смогу вернуться к прежней жизни, к подавлению и отрицанию. Как можно снова притворяться, что не существует ничего, кроме таблиц и финансовых отчетов?

Анамария приходит с омлетом, ставит керамическую тарелку на обшарпанный стол. Ее глаза расширяются в изумлении, когда она замечает мои слезы.

– Курочка моя, что случилось? – Она кладет теплую и тяжелую руку мне на плечо, склонив голову, изучает мои глаза.

Я качаю головой, выдергиваю наушники, роняю их на стол.

– Ничего, все в порядке. Просто музыка грустная.

Она мельком кладет руку мне на затылок, затем заправляет мои волосы от лица.

В этом жесте столько нежности, что я снова борюсь с подступающими слезами.

– Ты выдохлась, Келси. – Она показывает на еду. – Еда – это хорошо. Но тебе нужно лучше о себе заботиться вообще. Я знаю, тебе тяжело, и Ба на тебя рассчитывает. Но тебе нужно хотя бы один день просто отдохнуть.

Я киваю и слабо улыбаюсь, берусь за вилку, не в силах говорить.

Она отступает и возвращается, только чтобы принести мне булочку и снова наполнить кружку.

Потускневшей ложкой размешиваю в кофе сливки из пластикового контейнера, цепляюсь взглядом за свое отражение в выпуклой поверхности. Даже в миниатюре выгляжу помято.

Анамария права. Мне стоит поспать. Возможно, хватит проводить ночи в месте, не имеющем отношения к реальности.

Да, так будет лучше. Но смогу ли я игнорировать Сад, каменный мост, зов принести подарок? Могу ли я отказаться от единственной живой части меня, чтобы бороться с неизбежным?

Я поворачиваю ложку влево и вправо, пытаясь растянуть свое отражение.

Кем я буду, если я продолжу подавлять желание творить, создавать, выражать себя? Если я спасу книжный, но в процессе потеряю себя, что от меня останется?

А если я потеряю книжный… Остальные потери валятся с обрыва в бездну – мой милый район, это место, друзья вроде Уильяма и Анамарии. Мой дом, моя работа, мой смысл жизни. И вскоре – Ба, единственная моя семья.

Нет возможности снова стать тем, кем я была в прошлом. Нет возможности сохранить все, что мне нужно в будущем.

Я кладу ложку на стол, закрываю глаза, прислушиваюсь к нарастающему гулу голосов в кафе, с глубоким вдохом принимаю правду:

Сад, ты победил.

Три простых слова, сказанных про себя, но от этой уступки разжимаются кулаки, я сдаюсь на милость бушующему ветру, с которым до сих пор боролась.

Чтобы написать достойную историю, может понадобиться вся жизнь, но я это сделаю.

Я принесу ее на стол подарков и с гордо поднятой головой пройду к мосту, чтобы узнать себя до конца.

Непременно.

А пока я сделаю все возможное, чтобы спасти свою жизнь в этом мире.

Приняв решение, я вгрызаюсь в булочку, залпом выпиваю остаток кофе и начинаю планировать. Как только я решу срочные проблемы Книжного, в голове будет свободное место для творчества.

Так. Во-первых. Нужно встретить лицом к лицу иррациональный страх и дурацкую тревогу. Пускай мой роман, написанный давным-давно, похож на бестселлер. Пора позвонить Роберту и согласиться провести у нас мероприятие. Книжной лавке это пойдет только на пользу, даже если моя гордость пострадает. Кроме того, я буду на встрече с администрацией в это время, пытаясь отстоять магазин.