Сумеречный сказ

– Ты ведь знаешь, что светлые и непорочные души в Правь отходят, где могут вечно в благодати обитать, – вещала Берегиня. – А тем, кто впал в порок иль кому переродиться суждено, заслужив прощение, положено отправляться в Навь. Так богами предписано, и не тебе сие менять.

– Но я и не собираюсь ничего менять! – вспыхнули щеки Лели. – Мне лишь больно видеть, как дорогих и любимых мною существ смерть в объятия принимает. А Морана ведь не разбирает, к кому приходит: не смотрит она ни на что, лишь бы только серпом свои нити срезать.

– Несправедлива ты к сестре, – покачала головой Берегиня. – Ей и так участь выпала грустная и одинокая, а ты обвинениями сыплешь. О себе только думаешь, а до других дела нет. Ты же ведь весны и влюбленности сила, иначе себя вести должна.

Молчала Леля. Не могла она спорить с Берегиней – не положено с прародителями ссоры вести, одначе согласиться с ней – значит, признать чужую правду, а свою позабыть.

– Обещай мне, что не причинишь никакого вреда Моране и не посмеешь против нее идти, иначе не получишь ты никогда прощения сестры, – строго наказала Берегиня перед тем, как вернуться в Золотой край.

Леля лишь кивнула, ни слова не обронив. Она все для себя решила и отказываться от намерений не собиралась. Хотела Дева-Весна показать, как милостива она в любви и заботе и как ужасна зима с пургой и метелью, в коей и скрывается Морана. Долго план вынашивала Леля, и воздалось терпению сполна.

Однажды, прогуливаясь по Яви, заметила она маленькую и исхудалую девчушку. Осторожно ступала та: видно было, что каждый шаг с трудом давался. Робко подставила девочка лицо редким солнечным лучам, вдыхая холодный воздух сеченя. Матушка ее за локоть придерживала, не позволяя упасть, и слезы в морщинках скрывала. Сжалось сердце Лели: не могла она мимо пройти, а посему обратилась в старуху-знахарку и к дому подоспела.

Разузнала Дева-Весна, что от рождения самого преследовали девочку неприятности одни: то обожжется сильно, то упадет и ногу подвернет, то деревце сухое рядом повалится и едва в живых оставит, то в бане душно станет до угара, то огонь в печке разгорится шибко. Смирились семья и дитя, судьбу робко принимая. Одначе с наступлением нынешних холодов совсем тяжко пришлось, ведь хворь одолела девочку. На глазах родных она угасала, заставляя слезы лить, а знахарь местный лишь руками разводил, не представляя, что с ней сталось, и советовал к худшему готовиться.

С тревогой и грустью смотрела Леля на маленькое исхудалое тельце, на коем тулуп не по размеру сидел. Жалость в сердце билась: не могла понять богиня, отчего так жестока судьба и почему столько страданий на ребенка выпало.

С мольбой на нее уставшая мать глядела, не прося толком ни о чем. Девочка от неба взор не отнимала, с улыбкой солнцу лицо подставляя. Чувствовала Леля, что Морана поблизости ходит и дышит смертью в спины.

– Это все чары, колдовство, – прошептала обессиленная женщина, глядя на Лелю. – Прокляли мою бедняжку, прокляли. Извести хотят. Видно, такова недоля ее и наша вся.

Призадумалась Дева-Весна, и мысли худые в голове тут же сложились. Решила она действовать так, как сама ей жизнь твердит.

– Правы вы, матушка, правы, – согласилась она и помогла дитя домой увести. – Здесь в округе правда ведьма ходила. Навела порчу, навела. В селении соседнем тоже девицы полегли от хвори.

Ахнула в изумлении женщина и стала рыдать, умолять Лелю о помощи. Та согласилась быстро, ведь мучительно было ей на страдания чужие смотреть. Накормили и напоили они бедняжку, в одежды теплые одели да на печку уложили.

Леля тем временем над планом своим размышляла: дана ей была власть болезни исцелять, да только сил много то отнимет, ведь из когтей смерти вырывать душу придется. А хуже всего, что как только она чарами девочки коснется, так сразу почует Морана вмешательство в судьбу и явится разъяренная на порог. Опасалась Дева-Весна, что не успеет к тому сроку исцелить дитя и заберет тогда сестра бедняжку. Не хотелось Леле чужие головы напрасно дурить и надежду ложную дарить, но коль решила ребенка спасать, так стоит до конца идти.

Обратилась она к хозяйке дома и рассказала историю ладную:

– Ведьма, что порчу на доченьку твою наслала, только с зимой является – проклятие у нее такое. Чуть снег порог припорошит, так начинается погибели ход. Одного дыхания ее хватает, чтоб округу в два десятка домов мором покрыть.

– Так конец уж зиме наступает, – посетовала измученная мать. – На грядущей седмице уж весна придет.

– Сказывают, что в остатние дни только сильнее колдунья свирепствует. Дочурка твоя может быть и не последней. Много ведь наверняка в деревне людей. Неужто хочешь на них хворь наслать и позволить окаянной всех погубить?

Испугалась женщина, руку к сердцу прижала.

– Нет, нет! Что же нам делать тогда?