Сумеречный сказ

– Отвар сварить надо и опоить им дитя, одначе и сего маловато будет, – покачала головой Леля. – Чтоб от ведьмы точно избавиться, стоит чучелко соломенное смастерить. Будет оно злую силу ее изображать. А для верности куклу сжечь придется. Тогда-то колдунью изгоним раз и навсегда. И не будет больше хворь-зима по землям ходить.

Засуетилась обеспокоенная мать, принялась она на скорую руку чучело шить из всего, что дома находила. А за тем, чего не отыскала, к соседям побежала, по пути историю свою сказывая. Запричитали женщины и старики суеверные, стали помогать чем могли. На скорую руку в центре деревни костер соорудили и на него чучело поставить решили. Одначе в некоторых избах недовольные сыскались:

– Не странно ль это все? Отчего не слышали мы ничего про ужасы, что в соседнем селе водятся?

– Почему раньше никто и слова не молвил? Может, сказки это все?

В ответ же вторили им другие:

– Сказано ж вам было, что ведьма эта хитра. Бродит по градам да селам, долго на одном месте не засиживается.

– Вместо того чтобы ворчать, помогли бы лучше. Пользы больше вышло бы!

А Леля меж тем вытащила из кармана яблочко молодильное и принялась хлопотать. Не стоило сразу целиком плод волшебный отдавать – боялась Дева-Весна, что плохо станет девочке маленькой да вялой. Посему порешила своим любимым лакомством дитя по-иному угостить: взмахнула Леля рукой и тут же вытащила из печки жаркой блины румяные. Сотворила она их из яблок молодильных, напитывая яство силой волшебной да исцеляющей.

Радовалась украдкой Леля, торжество предвкушала. Кивнула богиня людям отзывчивым, и придали они огню деву соломенную, радостно крича молитвы весне. Надежда их питала, сердца и души наполняла. Показалось Леле в тот миг, что сияла вся округа любовью и жизнью. Вот оно – то, чего она так сильно желала! Теперь не будет изморози и вьюги, а лишь радость и смех.

Преисполненная восторга, Леля накормила блинами не только болезненное дитя, но и каждого жителя деревни, кто возле костра песни горланил и в танцы пускался, веря, что порчу из мира изгоняет. От угощения заколдованного люд долго болезней еще не познает.

Тут вдруг волчий вой в лесу раздался, все веселье разом заглушая. В небо стая воронов взмыла, закатные краски закрывая.

– Не дайте огню погаснуть! – закричала Леля, и встал люд кругом, пламя оберегая.

Поднялась метелица, застонал от ее натиска зимний лес. Заскрипели ветки, норовя сломаться. Пурга снежная в глаза лезла, мороз ноги сковывал, но упрямо стояли жители деревни, не желая бурану поддаваться.

– Смотрите! – прокричал кто-то, на чащу показывая.

Там, в черном длинном одеянии и в окружении воронов, стояла Морана с грозным выражением лица и смоляными волосами, развевающимися на ветру. Взмахнула она рукой, и время для людей остановилось.

– Вот оно что! – яростно прошипела дева, ближе к Леле подходя. – Что же ты делаешь, сестрица? Неужели думаешь, что коль одну девочку спасешь, так смерть и зима навсегда исчезнут? Возомнила, что, коль чучело сожжешь, так зима прекратится? Морозы отступят? Аль ход жизни изменится, всем вечность даруя? Наивна ты, Леля.

Понимая, что скрываться боле не стоит, сбросила Дева-Весна облик знахарки старой и предстала в свете ярком, лицо истинное обнажая. Скривив презренно уста, продолжила Морана, взгляда тяжелого не отнимая:

– Чучело сжечь людям велела, точно я колдунья. А отчего ж не сказала, что это я судьбы их пряду и все нити в своих руках держу? Ведь стоит мне серпом взмахнуть, как все поселение с собою в Навь уволоку. Почему же смолчала, что именно по моей воле начинает падать снег, и дуть сильный ветер?

Голос ее болью и гневом отдавал, сердилась Морана, и крепчал мороз, иней округу сковал.

– Я ведь чудище! И нет у меня иного предназначения, кроме как убивать всех да в Навь уводить себе на радость, так? Спасибо, услужила, сестрица. Добрую обо мне молву пустила.

Вздрогнула Леля от того, как надломился голос Мораны. Точно вспомнила Дева-Весна предостережения Берегини, но смолчала, слов не находя и не решаясь гневной тирады прервать. Совесть в душе взыграла, и нехорошо стало от глупости содеянной, но исправить уж ничего не могла.

– Нарядилась в старуху, девочку спасти хотела, надеждой ложной всех одарила, а они ведь смирились уже, – указала Морана на дом, где дитя лежало. – Полагаешь, коль блинами накормишь один раз, так не найду я никого и в Навь не заберу? – оскалилась она. – Однако ты ведь на сей раз не о людях переживала, а себя показать желала.

Стушевалась Леля: знала, что девочке жизнь короткая дана. Должна была она нынче умереть, одначе вмешалась Дева-Весна, судьбу изменить пытаясь, да только не смогла. Обида в груди Мораны расцвела, слезы на глаза навернулись, но крепче кулаки она сжала, ногти в ладони впивая.