– Ну-ну, не горюй. Нет твоей в том вины, ты же дитятко совсем, – утешал леший. – Я тебе все расскажу.
И поведал тогда хозяин лесной всю правду о Майе, коя познала любовь запретную с рыбаком; о проклятии насланном и страшном; о долгих месяцах лишений и страданиях; о людях, которые прогоняли несчастную; о жертве, что силы все отняла.
– Но разве можно так? – только и смогла прошептать Олеся.
Она уже не плакала. Злилась ведьма, ярость опять в душе разгораться стала.
– Увы, такова природа людская – гнилая и слабая, – покачал головой леший. – Но я надеюсь, что ты умнее и сильнее будешь и до мести не дойдешь.
Молчала Олеся. А леший уж от восторга ладоши потирал: слова его в душу точно попали, и теперь о справедливости одной будет мечтать девица.
– Помоги мне подлецов отыскать, – прошептала Олеся. – Помоги суду свершиться, и тогда любое твое желание исполню.
Согласился леший. Так в течение месяцев трех обучал он Олесю даром управлять, а Майю все это время чарами окутывал. Думала она, что слабеет день ото дня, и спала постоянно, не различив магии дурной. А как научилась контролировать огонь Олеся, так в путь дальний собралась, месть в сердце храня. На груди ее амулет висел – лешего оберег, что должен был всю магию в себя впитать и девице отдать, силу ей добавляя.
Ночью безлунной явилась Олеся в поселение, где отец жил да мед попивал. Страшна была ведьма: волосы огнем пылали, стопы босые по земле ступали, и тотчас из-под них искры вылетали. Жар ее окружал, пламенем девица разила и погибель несла, не сдерживая себя. Месть и ярость возымели власть над душой. Крики и стоны в единый звук смешались, слух ее лаская. Шла Олеся, не сдерживая себя и повсюду пламенем разя, к отцу направлялась. Отыскала его в избе дальней, в горнице, где хмелем за версту несло.
– Пощади! – заголосил рыбак при виде пылающей ведьмы. Сердце в пятки ушло, богам всем известным молился.
– Что же ты, батюшка, встрече не рад? – голос Олеси точно раскат грома пронесся. – Как же так? Аль не скучал? Не вспоминал ведьмы чернобровой, что ребенка от тебя понесла?
Язык рыбака точно к небу прирос. Понял он, что не отвертится – казнь ему уготована. Решил, одначе, счастья попытать и в ноги пасть.
– Кровинушка моя, доченька милая, прости глупца старого и сжалься над батюшкой! Это все люди – волки точно! Подговорили они меня, а я ведь маму твою одну любил.
– Ты даже имени ее не помнишь, пьяница жалкий, – отпихнула его от себя Олеся. – Поздно прощенья просить да на жалость давить. По воле твоей мать изгоем везде стала, меня на ту же судьбу обрекла. Ни воды, ни еды порой мы не знали, на скупые дары лешего жили, крошки считая. А ты здесь не скучал, как погляжу.
Затрясся подбородок мужика, слезы по щекам катились, уши зажал – лишь бы только плача деревни не различать.
– О, нет-нет, слушай, – усмехнулась Олеся. – Твоя вина, что ныне они страдают. Так наберись смелости хотя бы внимать! Ночь только началась, отец, – и, плюнув ему под ноги, вышла Олеся прочь, обнося избу столбом пламени.
Учинив расправу здесь кровавую, отправилась ведьма дальше: туда, где должны были они вместе с матерью всю жизнь прожить. Берег иной Олесю ворожбой встречал: со всех сторон заклинания сверкали, на голову ее удары сыпались. Однако ни один цели не достиг – все в амулет лешего помещалось. Силу да знания Олеся тотчас в себя вбирала и погибель несла, никого не жалея. Как никто не пощадил и Майю.
Заря кровавая застала Олесю на берегу речки. Она сидела, опустив голову на колени, и тихо плакала. Поняла ведьма, что нет ей отныне спасения и дороги назад, кроме как в лесу навсегда поселиться. Знала она, и какую цену леший попросит, и готова была сердце ему отдать, да мать наконец отпустить.
Нежданно услыхала Олеся слабое мяуканье и на помощь поспешила. Под завалами дома кошка черная за жизнь боролась. Вытащила ее ведьма и приласкала. Слезы девичьи в мехе зверька терялись, пока кулон лешего грудь обжигал. Вдруг мысль одна в голову пришла: приобретенная силушка была в амулете заключена, а ежели с ней Олеся возвратится, то получит хозяин лесной мощь небывалую из сердец почивших.
– Слишком много для него одного, – процедила ведьма.
Решила она дар кошке передать и фамильяром ее сделать. Откуда заклинание выучила – не ведала, видимо, от жертв уже учиться стала. А как закончила, так домой поспешила, где ждали ее мать и леший. Прознала Майя все, что от нее скрывалось, и слов не находила. Обманул ее леший, с самого начала сердце дочери себе в подчинение желал, потому как сильнее оно от рождения было.
– Вижу, месть твоя свершилась, – процедил лесной хозяин, деву встречая.
– Забирай, что положено, и убирайся с глаз, – встала Олеся, участь принимая.
Леший медлить не стал и сердце ее забрал. Предвкушал он мощь, но заметил, что силушка поубавилась. Заметил тогда кошку и понял все.
– Обманула! Провела! – завопил он.
– Я отдала тебе то, что должна, теперь я вместо матери буду, – отрезала Олеся. – Так верни ей сердце, освободи от клятвы.
Зашипело пламя на кончиках пальцев, стиснула кулаки Олеся, и сдался леший, восвояси убрался.