Сумерки богов

Под конец Гримнир отложил кость в сторону и поднял ведро. Хмыкнув, он выплеснул содержимое на камень. Холодная кровь заполнила руны, и куски плоти стекли по канавкам в вырезанного ворона. Поверхность камня покрылась паром; от него исходил такой смрад кипящей крови и внутренностей, что даже Гримнир поморщился. И всё же он не дрогнул:

Я знаю зал далеко от солнца
В Настронде, в тени Нидафьолла;
Бушующую вонь войны и зарево красного огня:
Высокое пламя облизывает само небо.

Там Балегир, самый могущественный
Из всех живущих каунаров, Кьялланди,
Лют и Храуднир, Ньол и Дреки,
Нагльфари и Ганг, а также свирепый Манаварг.

Они сотворили многих сыновей Волка и Змеи,
Чтобы досаждать глубинам Мидгарда;
Тьясс и Могтрасир, Эгир и Хресвелг,
Скрикья и Радболг, а также мудрый в знаниях Гиф.

К тебе я взываю, Гиф Кьялландисон,
Лишённый жизни на ненавистных берегах Мидгарда;
Из Настронда, в тени Нидафьолла,
Гиф Кьялландисон, я взываю к тебе.

Услышь!

Я Гримнир, сын Балегира,
Единственный каунар, странствующий по Мидгарду;
Я создал эти врата из крови и костей,
И призываю тебя к их порогу.

Эхо слов Гримнира растворилось в тишине, прерываемой потрескиванием огня и глухими ударами по воротам Храфнхауга. От камня шёл пар; у его основания скапливалась кровь.

Ничего.

Губы Гримнира скривились в гневном оскале.

– Гиф Кьялландисон! – взревел он. – Будь проклята твоя никчемная шкура, подойди к двери! Гиф! Я призываю тебя к порогу! Гиф Кьялландисон!

Гримнир внезапно наклонился и схватил окровавленную бедренную кость; выругавшись, он швырнул её в Вороний камень.

– Будь ты проклят, старый мерзавец!

Кость ударилась о поверхность камня… и исчезла в нём, как галька, брошенная в воду. Брызнула кровь; по окровавленной поверхности пошли ровные круги – там, где в этом вертикальном озере крови теперь плавали ошметки плоти. Гримнир увидел, как медленно формируется лицо – казалось, что голова и плечи сделаны из застывшей сукровицы, ни глаз, ни рта. Послышался влажный выдох.

Зачем ты тревожишь нас, выродок чресл моей сестры?
Зачем зовёшь нас к этому трижды проклятому берегу?
Дай нам пребывать в бесконечной борьбе;
Пока Гьяллархорн не издаст предсмертный рёв.

Гримнир хмыкнул.

– Ты всегда учил меня идти с огнём на огонь, верно? Фо! Эти сраные псалмопевцы призвали себе на помощь духов, которые следят за нами. У меня есть план, и для этого мне нужно прогнать этих призраков. Забери это, – пнул Гримнир труп у своих ног, – в качестве платы.

Он услышал глубокий вдох; сопящий звук, переходящий в шипение.

Под пеплом скрывается больше змей,
Чем думают эти глупые обезьяны;
Да, за границей скрываются Маттей и Марк,
А с ними стоят Лука и неизвестный Йохан.

Но пока ограды, созданные сыновьями Кьялланди,
Сдерживают людей Христа;
Никакая изгородь не остановит
запертого в темнице странника,
Когда он придёт, чтобы получить своё.

Гримнир издал мрачный смешок.

– Всё это я уже знаю, бесполезный ты придурок. Я позвал тебя не из-за твоей так называемой мудрости. Ты можешь ослепить этого лицемерного ублюдка или нет?

Поверхность камня снова покрылась рябью, когда рука из крови протянулась и схватила лодыжку трупа. Тело уже начало скользить в эти ужасные ворота, но Гримнир наступил пяткой ему на грудь.

– Сначала ослепи ублюдка, а потом пируй.

Не доверяешь мне, крысёныш?

Гримнир коротко, но громко хохотнул.

– Ты хорошо меня выучил.

Раздался внезапный треск, словно руки с черными ногтями разрывали влажную ткань; от поверхности камня отделилось нечто более темное, чем окружающая тень. Она разлилась вокруг Гримнира – скопление глубочайшего мрака, что поднимался по стене и исчезал за вершиной частокола.

Гримнир повернулся и осмотрелся.