Суровые дни

Съ какого конца не възжай въ Большiе Кресты, увидишь въ середин села ярко-зелёную крышу, а надъ ней плакучую развсистую берёзу. Это глядитъ съ бугорка на мняющiйся свтъ Божiй казённая винная лавка - № 33. Каждый мужикъ, подъзжая, непремнно помянетъ столярову поговорку:

- Три да три: выпилъ - карманъ потри.

Столяръ Митрiй, покривившаяся изба котораго какъ разъ напротивъ лавки, бывало, плакался на судьбу за такое сосдство:

- Никуда отъ её не днешься, - плачешь, а идёшь. Да-а, какъ глаза ни три, а всё - въ три да въ три! Самъ и полки ей отлакировалъ, а черезъ её одна непрiятность.

Теперь она запечатана, и крпко набитыя тропки къ ней по зелёному бугорку уже повеселли посл августовскихъ дождей мелкой осенней травкой. Но зелёная, съ чернью и золотцемъ, вывска ещё не снята и наводитъ на размышленiя. Ещё не отъхала къ брату-бухгалтеру, въ Тулу, и сидлица Капитолина Петровна, дворянка и хорошаго воспитанiя, хотя уже продала батюшк поросенка. Но корову ещё придерживаетъ. Вотъ когда и корову продастъ, да придетъ отъ бухгалтера ей настоящее разршенiе, чтобы вызжала, тогда всё разршится. А теперь… кто что знать можетъ? Виситъ и виситъ вывска. И всё ещё прiостанавливаются по старой привычк подъ бугоркомъ телги, и лошадёнки собираются подремать, но сейчасъ же трогаются подъ ругань къ бойко заторговавшей чайной.

Печатали лавку урядникъ со старостой и понятые. Староста, Фотогенъ Иванычъ, самъ, бывало, помогавшiй набивать тропки, переступивъ выбитый ногами порогъ, потянулъ, было, носомъ и защурился, но тутъ же встряхнулся, вспомнивъ, какая на немъ обязанность, покрестился на полки и сказалъ Капитолин Петровн:

- Ну, Петровна… побазарила да и будетъ! То она насъ подъ арестъ сажала, теперь мы её до времени подъ печать. Показывай своё удовольствiе!

И запечатали семью печатями. Нужно было только четыре печати, но староста разошёлся и набавилъ ещё три штуки.

- Врнй будетъ.

Урядникъ сказалъ:

- Акцизный положитъ вамъ резолюцiю на бутылки, нащотъ числа. Но ежели только сломъ печати, - объявляю подъ уголовной угрозой. И будьте здоровы.

Случилось это раннимъ утромъ, - даже столяръ не могъ усмотрть. Но похвалилъ за ухватку:

- Сперва её, черти, предупредили… потомъ ужъ по окошкамъ стали стучать - на мибилизацiю. Очень всё искусственно, безо всякаго скандалу. Такое дло, безъ порядку нельзя. Маленько поразберутся, тогда…

И поразобрались, а на замк всё висла и висла печать. Мужики захаживали, поглядывали на печать и бесдовали со стражникомъ, который по праздникамъ приходилъ на крылечко лавки и садился подъ самую печать - покуривалъ.

- Стерегёшь всё, чтобы не убгла? а?

- Стерегу, чтобы не убгла.

- Дло хорошее. На нмца бы теб, а ты вонъ какими длами орудуешь.

- Намъ - куды прикажутъ. И нмца можно.

- Эхъ, слеза-то наша… кра-асная!

И смотрли на большую печать подъ замкомъ.

Сидлица Капитолина Петровна разсказывала:

- Можете себ представить, - всю мн голову простучали - заказчики-то мои! Ходятъ и поглядываютъ въ окошки. Всё какой-то ослобождающей бумаги ждали, будто вышла отъ министровъ бумага, а я её утаила. И вдругъ, представьте, вижу: Митрiй-столяръ, самый мой главный заказчикъ, на кухн у меня сидитъ! «Чего теб, голубчикъ?» А онъ, представьте, бухъ передо мной на колнки и начинаетъ на меня креститься! «Отче нашъ» зачиталъ! Какъ помшательство въ нёмъ. «Хоть капельку, только на языкъ взять!» Но я-то тутъ что могу? Я сама въ такомъ положенiи… то-есть, въ критическомъ, - не нынче-завтра къ брату должна ухать, на большую семью… И вытаскиваетъ бечёвку! «Поршусь сейчасъ - на теб моя кровь будетъ!» Представьте!

- Да, вдь, какъ сказать? По статистик трудно, но есть, - говорилъ урядникъ. - Ежели подлиться впечатлнiями, то вотъ какой сортъ. Составлено по моему участку два протокола за самоубiйство отъ тоски по спиртнымъ напиткамъ. Одинъ въ Новой Гати потравился неизвстнымъ составомъ, нкоторое количество древеснымъ спиртомъ опились до очумнiя, нкоторые натуратъ съ малиной стали употреблять. Ну… Митрiй, конечно, политуру пьетъ, которой былъ запасъ. Составилъ на него протоколъ по жалоб бабы, что вынула она его изъ петли. Въ заключенiе - немножко укрпляются. Отъ бабъ имю неоднократно чувствительную благодарность за предупрежденiе. Вообще, довольно благополучно.

Первыя недли приходили слухи, что вышелъ ейсрокъ, и вотъ-вотъ освободятъ отъ печати. Но не выходилъ срокъ. А пришёлъ ненастный октябрьскiй день, прiхала изъ города винная подвода подъ брезентомъ, и вс собрались смотрть, какъ укладывали ящиками звонкую, покачивавшую красными шапочками, поплёскивающую, укрыли брезентомъ и повезли со стражниками.

- Хоронить повезли, шабашъ!

И въ Большихъ Крестахъ стало тихо. Теперь только ребятишки собирались въ праздникъ на бугорокъ и жигали камушками по вывск.

- Вали въ тридцать-то три! Р-разъ!!

Митрiй столяръ, убитый политурой, угрюмо смотрлъ въ окошко, - для произволу оставлено! - да сумрачные отъ думъ по ушедшимъ бабы крикнутъ когда хозяйственно:

- Окошки-то, пострлята, барын не побейте!