Суровые дни

А тутъ Капитолина Петровна продала и корову, и пару стульевъ, и второй самоваръ, который держала для контролёра и прочихъ зазжихъ, и теперь уже и Митрiй не сомнвался, - что кончено всё, въ отдлку.

Позвала его матушка подновить приданный комодъ. Пришелъ онъ опухшiй, мутный, - даже подивилась на него матушка. Сказала:

- Глаза-то у тебя, Митрiй, какiе… какъ у мёрзлой рыбы!

-Нечмъ жить стало, матушка… потому. Пустота для меня всё теперь. Лучше удавиться.

И такъ принялся драть комодъ стамеской, что матушка пригрозила его прогнать.

- Мочи моей нтъ, сердце горитъ, рука не владаетъ. Теперь по всей Россiи будутъ удавляться или того же сорту. Конецъ. Для души нту ничего.

Тутъ вышелъ изъ спальни, ото сна, батюшка и сказалъ строго:

- За твои дурацкiя рчи возьму вотъ и наложу на тебя ептимью! Теперь вс должны бодриться, а не… давиться!

- У кого запасено… чего тамъ!.. бодрись… - ворчнулъ Митрiй и ещё пуще принялся драть комодъ.

- Для души нтъ… гх!.. - разсуждалъ батюшка, попивая квасъ съ мяткой, чтобы погасить постныя щи съ головизной. - Гх… Теперь всмъ надо усиленно работать, стремиться къ упроченiю, а не… расточаться. Для души нтъ ничего! А чего теб для души? Вотъ, волшебный фонарь выпишемъ… будетъ теб и для души.

- Вол-шебный! Энто вонъ козу намедни въ Гати показывали-то… какое же отъ её веселье для души! Тутъ надо чего изобртать настоящаго, а не козу глядть. Какъ сдлали изъ меня убогаго человка, - мн теперь не до фонарей. Я, можетъ, и въ Бога теперь не врю!

- Что-о?! - строго окрикнулъ батюшка и даже стукнулъ по столу кружкой.

- Да что, въ сам-дл! У меня теперь вры ни въ чего нтъ. Унистожили, когда у меня ужъ и жизни никакой не стало! Ну, куда я теперь что могу? И работать я не могу!

Онъ шваркнулъ стамеску объ полъ и сказалъ такъ, какъ никогда ещё не говорилъ съ батюшкой:

- У васъ всего запасёно… дайте самую малость, укрплюсь.

- Не на того напалъ. Буду я теб потакать!

- А сами пьёте?!

- Да ты… счумлъ?! Ахъ, ты, негодный-негодный!! Ты къ пастырю…

- Ну, удавлюсь!

- Ну, и удавись!! Худая трава изъ полю вонъ! И отпвать не будутъ.

- Можете не отпвать, въ землю всё равно зароютъ.

- Дуракъ ты, вотъ что! Глаза сперва промой судачьи…

-Смйтесь, мн теперь одинъ ходъ. Можетъ, я теперь хуже судака!

Матушка подошла и пошептала:

- Поднеси ему хоть звробойной рюмку, а то онъ мн комодъ не подновитъ.

Но батюшка только строго взгялнулъ на неё и сказалъ Митрiю:

- Уйди съ моихъ глазъ, смотрть на тебя нехорошо.

- Поглядите, когда трупъ будетъ.

И ушелъ, оставивъ стамеску. Даже распахнулъ дверь кухни. Пошёлъ къ учительниц Катеньк Розовой, - не надо ли чего подновить, - разсказалъ, что вышла у него съ попомъ непрiятность, и спросилъ, правильно ли онъ объяснилъ про фонарь. Она его успокоила, накапала эфирно-валерiановыхъ капель и дала почитать Басни Крылова.

- Это тебя успокоитъ и отвлечетъ.

На другой день Митрiй принесъ ей Басни, сказалъ, - очень замчательное чтенiе, - и попросилъ ещё капель: лучше сердце не падаетъ.

Учительница порадовалась, накапала капель и дала брошюрку - «Корень всякаго зла - вино». Вечеромъ онъ принёсъ «Корень» и объявилъ:

- Всё очень правильно. Замчательное чтенiе. Теперь буду каплями лчиться. Сдлайте милость, накапайте погуще.

За недлю онъ выпилъ вс капли и перечиталъ горку книжекъ. А черезъ три дня посл этого жена вытащила его изъ петли, и онъ куда-то исчезъ.

Ходила столярова баба къ батюшк, но тотъ утшенiя не далъ, а пригрозилъ:

- Какъ увижу - посажу на ептимью. У меня съ ними разговоръ короткiй.

II

Лтомъ тянулись черезъ Большiе Кресты нищiе. Теперь ихъ не видно.

Аккуратно черезъ два дня приходила въ усадьбу «правильная чета» - старикъ Архипка со своей старухой, - жёлтые и отёчные, какъ волдыри жёлтаго воску, всегда навесел, всегда утаивающiе другъ отъ друга собранныя копейки, чтобы выпить украдкой. Къ ночи ихъ можно было найти въ канав, гд-нибудь за трактиромъ.

- Такъ со свадьбы и не протрезвлялись!

Они уже не ходятъ подъ окнами и не валяются по канавамъ. Они понабрали мшки сухарей и не знаютъ, на что истратить прикопившуюся мелочь. Они перемучились и теперь «обошлись». Посвтлло въ сдыхъ головахъ и опухшихъ глазахъ, и уже стыдно, какъ-будто, стучаться подъ окнами. Да и къ кому стучаться!

- Хоть поговть привелось… - каждому разсказываетъ словно проснувшаяся старуха. - Сколько годовъ-то не говли!..

Они пообчистились, и Архипушка нершительно говоритъ: - хорошо бы заторговать иголкой и всякимъ бабьимъ товаромъ.

- Самоваришко бы завесть, передъ смертью чайку попить…

Они только теперь проснулись и вспоминаютъ сынка, младенца Василiя, который какъ-то сумлъ родиться у нихъ, и котораго они же сами споили по третьему году. Какой бы мужикъ теперь былъ! Должно быть, страшна ихъ жизнь. Жизнь-то? Старикъ смотритъ недоумвающими, въ бльмахъ, глазами и говоритъ, точно поскрипываютъ ржавыя петли:

- Жись-та… Путаная она была. Чего и видалъ - не упомню.

Немного знаютъ о нихъ въ округ.