Суровые дни

- Ай и баранковъ взять? - оглядлъ баранки мужикъ, отломилъ половинку и пожевалъ. - Вшай пять фунтовъ, повеселю! Мать лепёшекъ напекла, сухариковъ насушила… просилъ. Думаю ещё… ши-коладу ему, а?! Учительница всё наказывала - обязательно, будто, ши-ко-ладу?!

- Нонче и шиколадъ дятъ, моду взяли… - сказалъ чайникъ, опустилъ за прилавокъ голову и плюнулъ. - По-богатому живёмъ.

- Пошлю!

И хляснулъ мокрымъ картузомъ о прилавокъ. Спавшая на подносик кошка вскочила и вытянулась горбомъ, и затрепыхалась клтка у потолка.

А тутъ выглянуло изъ тучи солнце, ещё косое, пробилось въ рябинахъ, засiяли блые чайники на полк, - и сразу повеселло.

- Надо ему ду, - говорилъ мужикъ, жадно потягивая кипятокъ съ блюдечка. - Имъ и самимъ-то, сказываютъ, жрать нечего. Теперь, главное дло, въ род какъ заштрахованъ… Лсовое бы докосить, а всё дожи… На лошади-то бы я живо оборотилъ, да возка… Съ полдёнъ-то и потеряешь.

Съ чаю онъ разомллъ, и клонило ко сну посл ночной работы. Онъ сладко звалъ, показывая шишечки скулъ на тёмномъ, исхудавшемъ лиц, ерошилъ выгорвшую жидкую бороду, ещё мокрую отъ дождя, и всё встряхивался - гналъ сонъ. Чайникъ лниво подметалъ полъ, шугая метлой кошку, и пыль тянулась свтлыми столбиками въ окошки, подъ рябины, густо обвшанныя кистями.

- Ужъ и третьяго моего звать стали, какое дло! - говорилъ и говорилъ мужикъ, посасывая сахаръ. - Другой у меня въ аньтилерiи… всё будто въ сохранности. У теб-то одинъ?

- Одинъ… - сказалъ чайникъ. - Тоже вонъ зовутъ.

Онъ остановился съ метлой, сморщился и подавилъ щёку.

- Видятъ, доняли тебя зубы… щёку-то разнесло! Овса паренаго прикладай. Ты овса-то укупилъ… полны анбары набилъ! Вотъ и припаривай. Баба у мен скучала… не дай Богъ! Жалостная! Прямо, поминать-былъ стали! Во!

Все говорилъ, хоть и невесёлый былъ видомъ. Звонко прикусывалъ и прихлебывалъ, и всё скрипла подъ нимъ скамейка. Допилъ чайникъ, увязалъ въ узелокъ баранки, прикинулъ на рук, - заберутъ ли всего на почт-то? - перекрестился на хрустальную лампадку и побжалъ къ городу, за семь вёрстъ.

Погода опять насупилась, и пошёлъ дождь. Вышелъ изъ-за переборки вихрастый, круглощекiй парень, босой и распояской, потёръ глаза и ползъ подъ прилавокъ за гармоньей. Слъ и заигралъ польку. За окошками пошёлъ втеръ, завернулъ на рябинахъ листья, навалилась туча, и потемнло. Чайникъ опять приткнулся за прилавкомъ.

Принёсъ на ногахъ грязи прозжiй кирпичникъ, подъ рогожкой, и спросилъ махорки. Поерошилъ баранки и отломилъ.

- Слыхать чего у васъ про войну, ай нтъ?

- Ничего не слыхать! - сердито сказалъ чайникъ, - а баранки не трожь.

- Ну? Ишь ты какой красивый… А болтали въ Марьин, въ трактир… Аршаву просить? Ай, плетутъ…

Парень прекратил Польку, отвалился подъ картинку короля Альберта, въ голубой лент, и заплъ, куражась:

Пишетъ-пишетъ царь германскай

Письмо русскому Царю:

Разорю твою Варшаву,

Самъ въ Рассею жить пойду!

Кирпичникъ запустилъ руку въ кисетъ, прiостановился на порог и послушалъ.

- Хорошо… - сказалъ онъ раздумчиво и пошёлъ къ лошади.

Зашёлъ измокшiй старичокъ, въ зимней шапк, босой, съ подвязанными къ мшку сапогами, и попросилъ посушиться.

- Внучка спровдать иду, сироту… въ лазарет, въ Москв, лежитъ…

- Сушись, ничего.

- А что… зд'oрово зацпили? - спросилъ парень.

- Зд'oрово, голубокъ… такъ-то зд'oрово..! Это вотъ мсто, самая-то жись гд… - вздохнулъ старичокъ и принялся отжимать штанину. - Выправляется, писалъ… Много ль до Москвы-то отъ васъ считаютъ? Сто-о во-о-симъ!!..

Отжался, обтёръ шапкой ноги и сидлъ тихо - слушалъ, какъ играетъ парень. Потомъ порылся въ мшк и досталъ газетку.

- Почитай-кась, писано-то чего… Въ Ручкин баба подала…

Парень поглядлъ въ газетку, повертлъ такъ и такъ, пошевелилъ губами и отдалъ.

- Тутъ про пожары… бол ничего.

- Про по-жары?! Упаси Богъ.

Въ обдъ зашли здшнiе мужики: дождь, не даётъ работать. Долго пили чай, спорили, какой будутъ итальянцы вры. И про войну спорили, почему Америка не воюетъ. Старичокъ всё слушалъ. Потомъ и самъ принялся разсказывать.

- …рука, стало быть, у его закрючена, у груди… въ кулачокъ зажата.

Такъ и ходитъ, и ходитъ. Пятеро брались оттягивать ему… ни-какъ!

- А чего было-то? - выставилъ изъ-за прилавка голову чайникъ.