«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Зато ведь я познакомился в Лондоне с Р<аисой> Н<иколаевной>! Как они (Юрия Владимировича не было, – он в Германии на курорте) – то есть Р. Н. и Юрий Юрьевич (Чуб)[295] вас любят! Только о вас, о тебе и о Женичке и говорили! Но и там, в Лондоне, я был совсем разварной, бессонный, измученный, нравственно пришибленный, – воображаю, каким разочарованьем было для нее знакомство со мной! Я почти ничего не привез тебе и особенно – Женёчку, то есть такие пустяки, что о них нечего говорить. Но вся эта поездка была бредом, мученьем: я ее не считаю своею, она не состоялась!

Золотой мой Женек, папка твой не по своей вине делает иногда подлости: надо быть здоровым, чтобы желать, думать и поступать. Друг мой и сын мой, не осуждай меня. Когда выздоровею, все устроится.

Женя, напиши мне, как вы и что вы. Без счета вас обоих целую.

Ваш Б.

Мы знали из газет о папином выступлении на конгрессе, пребывании в Париже и Лондоне, прибытии в Ленинград, откуда вскоре пришло его письмо, написанное карандашом. Его мучило, что с родителями он не смог увидеться, пришлось ограничиться только разговором по телефону из Берлина в Мюнхен, где они находились. Сделать остановку в пути он не мог, их с Бабелем еле-еле успели привезти к последнему заседанию конгресса. Он обещал им заехать на обратном пути, но это не получилось.

После возвращения он бесконечно долго не появлялся у нас – до начала зимы. Конец июля и август отец провел в Болшеве.

Я утешал бабушку и дедушку, огорченных тем, что не состоялось свидание с папой. Но как бы он мог поехать в Мюнхен, когда советская делегация отправлялась в Лондон?

Дорогие мои Бабушка и Дедушка!

Как ваше здоровие? Прошел ли у тебя, Бабушка, припадок печени? Я очень огорчился, что папа к вам не приехал. Я очень хорошо понимаю, как вам это было тяжело. Я же, прямо, был убит. Мы с Елис<аветой> М<ихайловной> все время следили за его поездкой по нескольким кратким газетным заметкам; так как прямых известий от папы не было. Потом я узнал, что папа видел тетю Жоню и обещал ей, что приедет к вам. Но как я увидел из вашего письма, он не сдержал своего обещания. Но я, все-таки не теряю надежды, что папа к вам приедет, хотя я, лично, ничего не знаю, так как папа у меня ни разу не был. Я его не видел со времени нашего отъезда. Я ему точно описывал дорогу к нам в моем письме, он не воспользовался и, может быть, совсем не воспользуется. Но я, все-таки, не теряю надежды. 9-го мама уехала в Кисловодск. Мы с Е. М. остались на даче. Е. М. мой самый большой друг в жизни и мы с ней живем очень хорошо. И я уверен, что если бы она к вам приехала, то вы бы ее страшно полюбили.

Бабушка, ты мне пишешь, что я еще маленький, но я много пережил и переживаю и очень хорошо понимаю ваши переживания. Лето у нас не удачное, одни холода и дожди, летних дней всего было 14.

К 1/IX мы перекочевываем на зимние квартиры, а если будет плохая погода, то раньше.

Целую и обнимаю. Ваш Женя.

Мама пробыла пять недель в Кисловодске, после чего решительно взялась за работу, папа еще был нездоров, мы с ним все это время не виделись. “Хочу «выходить в люди», – писала мама Ломоносовой 20 октября, – то есть выставляться, зарабатывать и т. д.”. А через месяц сообщала ей, что в конце ноября участвовала в двух выставках. “Мне было радостно и страшно, что теперь надо уже отвечать за себя”[296].

Только зимой папино здоровье стало получше. Он начал работать, что всегда помогало ему вылезать из тяжелых состояний. Мне казалось, что он все дальше уходит из нашей жизни. Но когда, наконец, он пришел к нам, выяснилось, что в моей новой школе преподают английский язык и нужно иметь хоть какое-то представление о нем. Мама уговорила папу дать мне несколько уроков. Кажется, их всего было шесть. Старый учебник Берлица остался у меня в качестве скупого их протокола. Папочка предварительно разметил начальные уроки карандашом, написав русский перевод и произношение. Он, как и я, не знал фонетической транскрипции, а именно ее стали изучать в 25-й школе и чуть ли не год с лишним читали именно транскрибированный текст, без единого слова на реальном английском. Я никак не мог приспособиться к этой абракадабре.

Папа начал с происхождения языка из ветви древнего немецкого – саксонского и старофранцузского – норманского. Потом объяснил тонкости произношения th и тому подобное. Слова проходились с первого же урока на слух, и обучение шло быстро и большими порциями. Я от всей души старался, и это мне давалось радостно и без труда. В то же время я был снабжен словарем Александрова, где произношение обозначалось иначе, чем в новомодной фонетике, и несколькими английскими книгами. Мы с папой ходили по книжным магазинам, и я сам участвовал в их выборе. В результате моих прежних занятий языками я легко приходил к пониманию, произношению, чтению и разговору, но совершенно не мог научиться правильно писать.