«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Петровна солит помидоры, собирается квасить капусту и готовит закром под картошку. Неизвестно, кто всем этим воспользуется. Некоторое время у меня было чувство уверенности в будущем, и я его связывал с Москвою. Зина боится, что в Чистополе расформируют детские и пионерские организации и она лишится службы и пристанища. Вероятно я их проведаю до конца речной навигации. Может быть, мне двинуться в Новосибирск? Я получил телеграмму из театра, что Гамлета возобновят в этом сезоне. Если я дам тебе телеграмму о своем выезде, писать и телеграфировать мне некоторое очень короткое время можно будет в Чистополь Казанс<кой> обл<асти>. До востребования. Я там пробуду недолго, и может быть вернусь в Москву, или двинусь по делам “Гамлета”, пока не знаю. Идиотские у меня с вами документы, я виноват в этой глупой и беспочвенной Дон Кихотиаде. В Елабуге повесилась Марина Цветаева, подумай, до чего довели человека. (Продолж<ение> дальше.)

25. IX.41 (III)

Кланяйтесь Лахути. Скажите ему, что я целую его. (Я тебе пишу под разыгравшийся и постепенно смолкающий грохот зениток. Елена убежала в наш лесной блиндаж. Можешь себе представить, какая там грязь и холод. 10 часов вечера, снаружи тьма хоть глаз выколи, и можно передвигаться только при свете разрывающихся снарядов.) Скажи Гасему (Лахути), чтобы он послал в Литературку (Лит. газету) какое-нибудь стихотворение с глубоким гражданским содержанием; не с людоедами, гиенами и трамтарарамом и сельскохозяйственной выставкой, а где были бы истинное сердце, понимание опасности, и человек, и Россия. Скажи, чтобы он послал его скорее, пока я тут, с просьбой, чтобы обратились ко мне, и я с радостью переведу ему это так, что ему будет приятно. И еще раз поцелуй его. И чтобы был размер и точный подстрочник. Вот и все. Крепко целую вас.

Ваш Боря.

Лена кланяется и скучает по вас.

Известие о самоубийстве Марины Цветаевой пришло в Москву 9 сентября. За месяц до этого, через два дня после нашего отъезда, папа провожал ее с Муром в эвакуацию. Она рвалась уехать из Москвы, несмотря на его уговоры, потому что ее пугали ночные бомбежки и дежурства Мура на крыше. И вот теперь такой конец. Мур вскоре приехал обратно в Москву, и папа виделся с ним в начале октября. Затем Мур поехал в Ташкент, где я с ним встречался.

Папе с большим трудом удалось в то время напечатать три военных стихотворения, но переводы из национальных поэтов (“с людоедами” и “сельскохозяйственной выставкой”, по его словам) шли гораздо легче. Предлагая Лахути перевести его стихотворение, папа хотел одновременно сделать ему что-нибудь приятное в благодарность за то, что он отстоял нас от выселения в Бухарскую область. В то же время он ценил его талант и душевное благородство и понимал, что стихи Гасема Лахути будут лучше того, что ему предлагают переводить в “Лит. газете”. Но из этого ничего не вышло.

Маме требовались для работы краски, через свою знакомую Т. Б. Рапопорт, ехавшую по делам в Москву, мама передала эту просьбу папе, надеясь, что краски и какие-то теплые вещи сможет привезти ей Нина Станиславовна Сухоцкая.

8. X.41 (I) <Москва>

Дорогая Женюра! Вследствие бесконечного множества забот все происходит всегда в страшной спешке. Таким образом Шура, до меня говоривший с Т. Б. Рапопорт по телефону, вероятно, подробнее и с большим досугом узнал о вас и вашем житье-бытье, чем я, который сейчас же, по своей горькой привычке, как при всяком донесении от Зины, мысленно стал выделять и подчеркивать одно деловое: что едет Сухоцкая; что ее рано утром надо повидать в Богословском; плитки, краски, теплые вещи; так же как при рассказе Треневых или Тамары Вл<адимировны> Ивановой: у Лёни корь; папиросы; Зина сблагородничала и заплатила за себя и детей за все эти месяцы в Литфонд, хотя с лихвой все это отработала и могла бы не платить ни копейки. Итак, ты уже знаешь, что Нина Станиславовна…

8. X.41 (II)

ничего взять не могла, да и кто ей это поставит в вину! Ты сама знаешь, как приятно пыхтеть и метаться по перрону под собственными тяжестями, кто же возьмется перевозить вещи даже самых близких. Я, Лена, Сарра Дмитр<иевна> и Ел<ена> Мих<айловна> сделали все, что было в наших силах, чтобы приготовить хотя бы сверток с красками, но Н. С. уехала ранее часа, назначенного для передачи вещей. Что касается теплых вещей, то с известным риском (кое-что пропадает и на почте) их надо будет переслать тебе отдельными последовательными почтовыми посылками, но так как часть этих вещей забрала к себе для сохранности Нюня[324], зашивать будет Лена, а я не сегодня-завтра выеду в Чистополь, то об отправлении этих посылок я и попрошу Нюню по телефону. Эта забота будет на ней.

8. X.41 (III)