«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Папа, на ходу, подымаясь по лестнице к себе наверх и не желая заводить долгий разговор, спокойно ответил:

– Ну, если это тебе льстит, Зинуша, то – ради Бога: Лара – это ты.

Тема была продолжена с нами уже у нее в комнате. Зинаида Николаевна вспоминала, как Боря у нее на глазах в течение многих лет истекал кровью сердца по первой жене, и считала, что если бы она теперь собрала чемоданы и уехала из Переделкина, – этого расставания ему просто не пережить.

Мы поехали в Переделкино 10 февраля – хотели покататься на лыжах и поздравить папу с днем рождения. Постояли, поглядели на нарядный темнокоричневый дом с белыми рамами окон и решили, что приедем на следующий день – с цветами и подарками. На этот раз с нами была мамочка. Боря выглядел усталым и мрачноватым. Когда я стал расспрашивать, сказал, что вчера были гости, Рихтер и Мария Вениаминовна Юдина, прекрасно играли.

Он рассказал, что его беспокоят трения с Фельтринелли, который как акула капитализма хочет получить права на все написанное им – раннее и то, что он еще напишет. Однако был очень недоволен, когда Боря попросил его послать небольшие денежные подарки сестрам в Англию, своим переводчикам и другим друзьям за границей из своих заработков, и не торопился выполнять эту просьбу, объясняя это тем, что на такие подарки уйдет половина гонорара.

– Бог с ним, – устало заключил он.

Папа совершенно не знал, сколько на самом деле там денег и не хотел знать, сказал, что знает только, что деньги Нобелевской премии в связи с его отказом должны вернуться в Нобелевский фонд.

Он показал нам прекрасное французское издание романа с иллюстрациями Алексеева. Некоторые сюжеты ему очень нравились. Особенно начало, которое сделано как кинокадры движущейся похоронной процессии. Он рассказывал о технике Ecran d’epingle, выдуманной Алексеевом, и специальной бумаге, через которую картинки не просвечивали и не мешали напечатанному тексту.

Эпилог

О первых признаках заболевания отца мне стало известно только после 9 апреля, когда мы ходили на “Братьев Карамазовых”, где Ливанов играл Митеньку. Билеты передала нам Зинаида Николаевна по папиной просьбе. Сказала, что у папы боль в левой лопатке и он не может пойти.

Потом я узнал, что папочка хотел закончить намеченную часть работы и полежать несколько дней и показаться врачу. Он переписал набело сделанные сцены пьесы вскоре после Пасхи, превозмогая страшные боли в спине. Рассказывал, как ему приходилось время от времени ложиться, чтобы их унять, и снова садиться за переписывание. В конце апреля боли стали невыносимыми, и он слег. Чтобы не подниматься по лестнице, он расположился на диванчике в рояльной.

Мы с Алёнушкой были у него 2 мая. Он рассказывал нам о переписанной части пьесы, которую хочет прочесть, если поправится. Его состояние не вызывало тогда особого беспокойства, к нему, как обычно, приходили знакомые, и врач Самсонов находил только отложение солей и велел больше двигаться. Но папа ясно предчувствовал свой скорый конец и сам поставил себе диагноз рака легких. Для убедительности он напомнил мне, как в Кремлевской больнице у его соседа были такие же боли в спине, и ему так же говорили про отложение солей.

– Вчера приходила ко мне Катя Крашенинникова, – добавил он, – и я ей исповедался, она приготовила меня к смерти.

Через несколько лет Екатерина Александровна нам рассказала, что попала в Переделкино в тот день совершенно случайно, по делам прописки одного монаха. Неожиданно для себя решила зайти к папочке. Зинаида Николаевна встретила ее словами: “Борис Леонидович вас звал”. Когда она вошла к папе в комнату, он ей сказал: “Я умираю”.

Оказывается, он уже давно собирался пойти с нею в церковь, чтобы исповедаться и причаститься, но что-то помешало им встретиться. И тут он уже не мог более этого откладывать в предчувствии близкой смерти, которую ждал с часу на час. Он просил ее вместе с ним пройти через таинство исповеди и стал читать наизусть подряд все причастные молитвы с закрытыми глазами и преобразившимся, светлым лицом. Сила таинства и живое ощущение присутствия Христа были настолько поразительны, что даже неожиданность его слов о близости смерти отошла на задний план.

Он сказал, что Зинаида Николаевна отказалась позвать к нему священника, и просил Катю взять на себя все, что касается его погребения. Он это говорил нарочно громким голосом и попросил Катю открыть дверь, чтобы Зинаиде Николаевне было слышно. Прощаясь, он поцеловал ее в глаза, Катя его перекрестила. Эту исповедь она потом сообщила священнику, своему духовнику, о. Николаю Голубцову, и он дал разрешительную молитву.

– Так делали в лагерях, – закончила она свой рассказ.