«Твоей первой и последней мыслью должен быть ты сам, твоим единственным помыслом — твое спасение» De, inter. Domo. (Псевдо-Бернгард). «Если ты внимательно присмотришься к себе, то удивишься, что прежде мог думать о чем-нибудь другом» (Bernardus,Tract, de XII grad. bum. et. Sup) «Разве ты сам не являешься для себя лучшим сокровищем?» Боэций, (De Consol. Philos, lib. II. Prosa IV). «Больше ли солнце, чем земля, или оно шириною в фут, светит ли луна своим или отраженным светом: знать все это бесполезно, а не знать — безвредно. Ваше благо в опасности: а именно спасение ваших душ». (Arnobius, Adv. gentes lib. Il с.). «Итак я спрашиваю: в чем предмет науки? Причины естественных вещей. Но какого блаженства могу я ожидать от того, что узнаю об источнике Нила или о бреднях физиков относительно неба?» (Lactantius. Inst. div. lib. III.
Из этих цитат, которые, впрочем, можно продолжать до бесконечности, достаточно ясно видно, что истинное, религиозное христианство не содержит в себе никакого принципа, никакого мотива для научной и материальной культуры. Практической целью и объектом для христианина является исключительно небо, т. е. реализованное спасение души. Но теоретической целью и объектом для христианина был только Бог, как существо, тождественное со спасением души. Кто познал Бога, познал все. И насколько Бог бесконечно важнее мира, настолько богословие бесконечно важнее познания вселенной. Богословие доставляет человеку блаженство, ибо его объект есть не что иное, как олицетворенное блаженство. «Несчастен тот, кто все знает, но Тебя не знает, и счастлив тот, кто познал тебя, хотя бы и не знал он ничего другого». Августин. (Confess, lib V. с. 4). Следовательно, кто захотел бы, кто мог бы променять блаженное божественное существо на жалкие, ничтожные вещи этого мира». Разумеется, Бог открывает себя в природе, но только в своих самых общих, самых неопределенных свойствах; себя самого, свое истинное, свое личное существо открывает он только в религии, в христианстве. Познание Бога в природе есть язычество, а познание Бога в нем самом, в Христе, в котором пребывает живая полнота божественности, есть христианство. Поэтому, какой же интерес может иметь для христианина занятие материальными, естественными вещами? Изучение природы, вообще культуры предполагает или, по крайней мере, порождает языческое, т. е. светское, антибогословское, антисупранатуралистическое понимание и верование. Поэтому культура современных христианских народов не только не проистекает из христианства, но даже становится понятной лишь из отрицания христианства, которое носило вначале лишь практический характер. Вообще, надо различать между тем, что христиане говорили и делали, как христиане, и тем, что они говорили и делали, как язычники, как естественные люди, т. е. в согласии и в противоречии со своей верою.