Сущность зла

Из-за этого экспертного заключения Манфред потерял уйму денег. Неопровержимый, железобетонный факт.

И что произошло потом?

Манфред дожидался удобного момента, и наконец ему повезло: самозарождающаяся буря гарантировала идеальное прикрытие для бойни. Он убил Курта, Эви и Маркуса. Потом избавился от Оскара Грюнвальда.

И снова голос Майка зазвучал у меня в голове, споря и противореча.

А Командир Крюн?

Это правда: Макс собрал досье на самого богатого человека в деревне и исключил его из списка подозреваемых, но богачам ничего не стоит купить себе алиби, которое бомбой не взорвешь. Алиби, в которое поверили все, даже чокнутый параноик Макс, но не Гюнтер. Гюнтер пришел к тем же выводам, что и я, но у него не хватило духу выдать брата.

Вот в чем заключались волнующие откровения, на которые он, напившись, намекал Бригитте.

Все сходилось.

Человек, превративший Зибенхох в один из основных центров туризма в регионе, на самом деле был жестоким убийцей. Деньги, которые каждый обитатель деревни тратил ежедневно, были запятнаны кровью трех невинных жертв. Эви, Курта и Маркуса. Оставался только один вопрос.

Что делать дальше?

Снова поговорить с Бригиттой, сказал я себе. Может быть, какая-нибудь подробность придет ей на память. Может быть, Гюнтер на что-то ей намекал, а она запамятовала. Да, сказал я себе, Бригитта может стать ключом к разгадке.

Я подъехал к своему дому, не замечая, что свет не горит. Припарковался, спрятал блокнот во внутреннем кармане куртки. Потом вытащил ключ.

— Где ты пропадал?

Голос Вернера.

Я подскочил.

— Ты меня напугал.

— Где ты был?

Я никогда не видел его в таком состоянии. Под глазами тени, кожа натянулась до прозрачности, глаза красные, будто от слез. Он то сжимал, то разжимал кулаки, словно готовился устроить мне взбучку.

— В Больцано.

— Ты проверял телефон?

Я вытащил аппарат. Он был разряжен.

— Упс.

Вернер сгреб меня за воротник. Несмотря на возраст, хватка у него была стальная.

— Вернер…

— Мне позвонил Манфред. Сказал, будто ты собираешься писать книгу. Что задавал ему всякие вопросы. Ты мне лгал, — отчеканил Вернер. — Ты лгал своей жене.

Я ощутил сосущую пустоту внутри.

Свет не горит. Голоса не слышны. Это может означать только одно: Аннелизе исполнила угрозу. Оставила меня.

Почва ушла у меня из-под ног.

— Аннелизе знает?

— Если знает, то не от меня.

— Тогда почему никого нет дома?

Вернер отпустил меня. Отступил на шаг, глядя на меня с отвращением.

— Они в больнице.

— Что случилось? — спросил я, запинаясь.

— Клара, — проговорил Вернер.

И залился слезами.

Цвет безумия

1

Мне не позволили ее увидеть. Нужно потерпеть. Сесть, почитать журнальчик. Подождать, пока придет кто-то там. Шесть букв: «нельзя».

Я раскричался.

Мне велели вести себя потише.

Я развопился еще пуще и двинул санитару в физиономию. Тот, защищаясь, прижал меня к стене. Я стукнулся затылком об огнетушитель.

Кто-то вызвал охрану. Десять букв: «бесполезно».

Даже при виде ребят в мундирах я не унялся. Осыпал бранью двух полицейских, которые схватили меня, будто преступника. Но я таковым не был, я принадлежал к еще более опасному классу живых существ: был отцом, обезумевшим от страха.

Я не оставил им выбора.

Они повалили меня на пол и надели наручники. Почувствовав, как запястья сковывает металл, я осанател. Получил вдобавок пару знатных ударов по почкам. Наконец меня силком усадили на неудобный пластмассовый стул.

— Господин Сэлинджер…

— Снимите с меня наручники.

Вокруг нас собралась небольшая толпа. Пара санитаров, уборщик, то и дело шмыгавший носом. Несколько пациентов.

— Моя дочь, — проговорил я по слогам, с трудом сдерживая гнев. — Я хочу увидеть мою дочь.

— Это никак невозможно. — Санитар обращался скорее к полицейским, чем к вашему покорному слуге. — Девочка в интенсивной терапии, с мамой. Доктор сказал, что…

Я поднял голову и заорал с пеной у рта:

— Плевать я хотел на то, что сказал ваш доктор, я хочу увидеть мою дочь!

Я расплакался.

Стало легче.

Может быть, это всех растрогало. Я, во всяком случае, немного унялся.

Наконец полицейский, который надел на меня наручники, заговорил:

— Если вы принесете извинения санитару, думаю, мы с коллегой забудем все, что здесь произошло, и отпустим вас. Но только если вы пообещаете, что не сорветесь снова. Понятно?

Я почувствовал, как с меня снимают наручники. Мне принесли воды.

Вода была теплая, но я выпил полный стакан.

— Когда я смогу…

Ответил санитар, которого я чуть не изувечил:

— Уже скоро, имейте немного терпения.

— Терпение. Восемь букв, — пробормотал я. — Восемь букв — это так много.

— Вы что-то сказали?

— Ничего, простите меня.

Я ждал. И снова ждал.