Сувенир

Все это изобилие действовало одуряюще на Юру Ивлева, и без того угнетенного ранней кончиной бывшего приятеля. Вот уже десять лет писатель Юра работал грузчиком в супермаркете, и основную часть его рациона составляли макароны, щедро политые килькой в томате. Было, конечно, и в этом блюде некоторое разнообразие: иногда Юра отваривал рожки, иногда бабочки, случались также ракушки, спиральки и даже колокольчики с завитым краем. Но, сколько макаронам не виться, в конце они все же не станут цыпленком табака. В своих многочисленных рассказах и нескольких романах Ивлев частенько описывал пышные застолья. Но, вопреки утверждению, что писатель должен повествовать о том, с чем хорошо знаком, Юра вместо гастрономического опыта использовал поваренную книгу и кулинарные сайты. Проглатывая глазами пестрые картинки со всяческими яствами, он грустил о том, что не может попробовать хотя бы кусочек выбранного для описания блюда, дабы переварить его в подходящие меткие слова. Заказывает Ивлевский герой, скажем, чахохбили с белым вином и лопает его Юриным ртом без вкусовых рецепторов. Оба они в итоге остаются голодными.

Публика, собравшаяся на поминках, также усугубляла смущение писателя. Яркие ароматные дамы были сплошь из тех, что пешком ходят только под стол, а потом сразу пересаживаются в кондиционированное авто. Мужчины же относились к тому типу, в адрес которого вместо определений «тучный» и «полный» употребляются исключительно эпитеты «корпулентный» или «представительный».

Юра понятия не имел, зачем его пригласили сюда. В университете их с Витей Андрюхиным объединяла крепкая дружба. Оба они были лучшими авторами студенческой газеты и по-приятельски соревновались в написании фельетонов, памфлетов и коротких мистических рассказов. Но сразу же после окончания учебы пути их разошлись. Витя по настоянию отца стал работать в семейном бизнесе, а Юра, вернувшись из армии, принялся за свой первый роман. Поначалу Андрюхин часто наведывался в тесную квартиру приятеля. Налив в граненый стакан черный мускатель, он жаловался, что чувствует себя гусем, которого выращивают для производства фуа-гра. Будто посадили его в клетку и проталкивают в глотку при помощи шнека все то, от чего его тошнит.

— В печенках у меня сидят их переговоры, деловые обеды, закупки и еще черт знает, что!

— Фуа-гра из такой печенки получится — швах, — иронизировал Юра.

— Вот брошу все, — мечтал Андрюхин после второго стакана, — сниму комнату и буду, как ты.

— Зачем снимать? На кухне — тахта, милости прошу. Я похлопочу, чтобы тебя сторожем взяли на наш винзавод.

Вызывая такси, Виктор торжественно обещал, что завтра же объявит отцу о своем решении и переселится в ивлевскую кухню, но появлялся снова лишь через месяц, чтобы лечить горло, натертое кормящей трубкой со шнеком.

Очень скоро бедную птицу окольцевали — женили на эффектной датчанке, дочери отцовского партнера, и посиделки у Ивлева закончились.

— Хотите бутерброд с икоркой? — предложила маленькая кругленькая дамочка, сидевшая за одним с Юрой столиком. Залихватское лакированное каре и выдающийся бюст делали ее похожей на настольную лампу с золотистым абажуром и фигурной ножкой.

— Не откажусь.

Сам Юра почему-то стеснялся взять деликатес. Он испытал острый прилив благодарности к соседке.

— Я из благотворительного фонда. Меня пригласил Джанник, сын Виктора Николаевича, — рассказывала она, накладывая Юре изумительного вида салат, уже без спроса. Ивлев завороженно глядел в свою тарелку, проникаясь любовью к маленьким блондинкам и всем благотворительным фондам мира.

— А вы, наверное, работали у покойного?

— Нет. Мы были… друзьями, — соврал Юра.

Другом он перестал считать Андрюхина после их последней встречи. Случилось это лет за пять до кончины Виктора, когда Юрий совсем отчаялся пристроить хоть один из своих романов в издательство. Услышав однажды, что давний приятель благотворительствует направо и налево, он отправился к нему с просьбой проспонсировать небольшой тирах последней своей книги. Они не виделись больше пятнадцати лет и с трудом узнали друг друга. Андрюхин в меру поправился, имел степенное выражение лица, отрастил короткие бакенбарды и чеховскую бородку. Все это делало его похожим на купца первой гильдии. Ивлев же, худой и сгорбленный, походил на рекрута, проведшего в полевом полку не меньше десяти лет.

— Что ж, дружище, не все дороги ведут в Рим? — заметил Виктор Николаевич, похлопав Юру по плечу. — Я верхом, ты пешком, а оба до мечты не добрались.

— Так дай мне взять твою лошадь под уздцы — вместе доберемся.

Андрюхин рассмеялся новым, незнакомым Ивлеву смехом.

— Хитро придумано. Только это, брат, не «вместе». Это такси с эскортом получается. Я, чтобы в седле удержаться, от мечты отказался давно. А ты хочешь все на блюдечке с каемочкой, значит.

Ивлев встал, собираясь уйти.

— Подожди, Ива, сядь. Я тебе кое-что предложу.

Андрюхин вышел из-за своего массивного стола и уселся в кресло для посетителей.

— Иди администратором в один их моих ресторанов. Обучение я оплачу и по зарплате не обижу. Ты до сих пор сторожем?