Суждено выжить

Мы без всяких приключений добрались до зимницы уже во второй половине ночи. Развели костер. Из ржаной муки и свиного сала, взятого у старосты, сварили не то суп, не то кашу. Завьялов сказал: «У нас такую кашу называют клейстером. Хорошо приклеивает к стене обои, газеты». «Это не новинка, товарищ Завьялов, – улыбаясь, подхватил Пеликанов. – Ты лучше позови официанта, закажи себе бифштекс, а мне жареную куропатку». Завьялов, не ответив, ушел к луже мыть котелок.

Сытые и уставшие, уснули без соблюдения предосторожности. Сколько мы спали, неизвестно. Разбудил нас окрик Дементьева. Дверь была распахнута.

Стоял осенний, редкий в этих местах солнечный день. Слыша знакомый голос, мы сели. Дементьев с материной лаской в голосе, сказал: «Здорово проголодались?» Пеликанов, зевая, раскрыв рот до самых ушей, с хрипотой выдавил из себя: «Премного вам благодарен, мы сыты». И показал на мешки, один с мукой, а другой – с салом. Дементьев не сказал, а крикнул: «Вы вновь делали глупую вылазку, рискуя собой и, по-видимому, снова натворили делишек». «На сей раз ничего особенного», – снова ответил Пеликанов и коротко рассказал о случившемся. Не дав нам опомниться, Дементьев не сказал, а приказал: «Быстро в поход». Поделив тяжесть продуктов и боеприпасов, мы снова пошли уже в изрядно надоевшие скитания по лесам. Послышались лай собак и немецкая с русской ругань. Пеликанов проговорил: «Кто-то из нас родился в рубашке. Не приди еще полтора-два часа Дементьев, мы бы уже болтались на перекладине виселицы с крепко затянутой на шее веревкой».

Прибавив шагу, построились для ухода от немцев в шеренгу по одному. Замыкающим встал Дементьев. Он шел и на наш след рассыпал желтый порошок нюхательного табаку. Пеликанов шутил: «Немецкие овчарки сейчас будут чихать до самого Нового года». Настроение у него было слишком приподнятое. Он всю дорогу корчил физиономии, изображая лезшего в подпол фельдфебеля, расширенные зрачки старосты и не поспевшего опомниться немецкого офицера, который прямым ходом, отбивая каждый шаг, проследовал в подполье.

Слудов и Завьялов шли молча, слушали Пеликанова, всю дорогу болтавшего без умолку и смеявшегося над своими же метко сказанными фразами.

Привал сделали после трехчасовой ходьбы. Спокойный Дементьев на привале не смог вынести болтовню Пеликанова и сказал: «Перестань. Надоела твоя болтовня. Весел не к добру. Есть пословица – веселье кончается слезами или чем-то таким». Пеликанов задумался, настроение его изменилось. Лицо из веселого превратилось в угрюмое.

Выбрав яму, заросшую густыми молодыми елями, со всеми предосторожностями развели костер, каждый в своем котелке сварил из муки густую клейкую кашу со свиным салом, она всем показалась деликатесом. Съели по котелку, хотелось повторить еще, но Дементьев не разрешил.

За все время лесных походов на этом привале состоялся у нас с Дементьевым откровенный разговор. Обиженный Пеликанов, которого Дементьев назвал болтуном, всегда исполнительный, сейчас начал пререкаться и сказал: «До тех пор не пойду отсюда, пока точно не скажете, куда вы нас ведете? Какая цель у вас? Скитаться всей группой по лесам, мотая силы и нервы. Надо немедленно решить вопрос: или выходить к своим в действующую армию, или искать партизан. Я в плен добровольно не сдамся. Немецкие порядки мне не по нутру». Дементьев как будто не обратил внимания на его слова. Его волнение можно было определить только тем, что на виске запульсировала выступившая из-под кожи вена. Он глубоко затянулся самокруткой из самосада. Не спеша выпустил дым.

«Ну что же, давайте поговорим откровенно. Вы все правы, требуете дела. В действительности мы из вояк превратились в бродячих собак. Но ведь это не от меня зависит. Я командир вашей группы, мною командуют из штаба армии. Согласно полученным радиограммам, или я сошел с ума, или дурак передает команды. Нас заставляют делать бесцельные переходы для, якобы, выявления немецких тыловых гарнизонов. Требуют, вернее, приказывают, не скрываться в лесу, а ходить по селам и деревням, проводить агитработу с населением. Для того чтобы население немцам вредило, уничтожало каждого немца. Сжигало хлеб, убранный с полей. Уничтожало свой и общественный скот. В деревнях из людей организовать боевые дружины по борьбе с немцами. Там рассуждают, по-видимому, очень просто, и немцев считают не только простачками, но и круглыми дураками, притом самым безобидным народом. Все наше население огульно относят к преданному партии и правительству и лично товарищу Сталину.

На мои неоднократные запросы на разрешение возвратиться в действующую армию или присоединиться к партизанам ответ один и тот же: «Выполняйте наши приказы». Снова назначают место нашего нахождения с разведкой боем в селе и уничтожение стольких-то немцев и предателей. Дают задание в трехзначных цифрах. Если бы мы решили выполнить хотя бы один из полученных приказов, то давно бы болтались на виселицах».