Свадьба Берсерка

— Проси, — позволил он с усмешкой, поднимая глаза от лезвия ножа.

Подумал — начинает понемногу понимать, как вести себя с мужчиной. Сначала слушаться, а потом что-нибудь выпрашивать.

— Собака… я не найти.

— Пока рано, — пробурчал Харальд. — Заживет нога, я тебе сам приведу этого крысеныша.

— Крысеныш? Имя собака?

— Да, — он едва слышно фыркнул.

Подумал — и ведь поверит…

В дверь стукнул вернувшийся Финлауг, и Харальд, встав, принял от порога два кувшина. Спросил, повернувшись к Сванхильд:

— Выпьешь эля? Буду снимать нитки. Рана, понимаешь? Будет больно.

Она прикусила губу, но качнула головой, отказываясь. Призналась:

— Пить на пир много.

— Да, очень много, — насмешливо согласился он.

И поставил оба кувшина на пол, рядом с сундуком, на котором сидел перед этим. Распорядился:

— Подойди ко мне, Сванхильд.

Она ковыляла к нему нарочито медленно — оттягивала тот миг, когда ей будет больно, догадался Харальд. Сказал, нахмурившись:

— Я сделаю все быстро, Сванхильд. Мне приходилось зашивать раны. И швы снимать.

— Когда? — спросила девчонка. И тут же уличила его, с легким оттенком изумления в голосе: — Ярл — шить?

— Я не всегда был ярлом, — отозвался Харальд.

Сванхильд была рядом, дыхание ее участилось — от страха, он это понимал. Но в нем-то частые вздохи вызывали совсем другие мысли…

Но сначала следовало снять швы.

— Мы еще поговорим об этом, — пообещал Харальд. — У нас вся зима впереди.

Он отложил нож на полку, сдернул с нее рубаху. Сванхильд задышала чаше. Закусила губу, застенчиво прикрыла груди одной рукой. По щекам пополз румянец, быстро добрался до лба и шеи.

— У других ночные птахи поют, — насмешливо сказал Харальд. — А моя краснеет. Я тебе почти что муж, Сванхильд. Завтра наша свадьба. С утра придет Кейлев, уведет тебя в женский дом — забирать тебя я приду туда. И с завтрашней ночи ты станешь моей женой уже по всем правилам. Убери руку. Садись.

Он кивнул на сундук, Сванхильд с обреченным вздохом присела на самый край.

И все-таки убрала руку.

Харальд подержал лезвие ножа над огоньком светильника, плеснул на рану морской водой. Девчонка вздрогнула, струйки покатились по груди, плечу. Он поморщился, досадуя на собственную недогадливость. Следовало подогреть, она не воин, чтобы обливать ее ледяной водой.

С другой стороны, холод выстудит рану, меньше будет болеть.

Кожа вокруг ниток вспухла, крохотные дырки, откуда они торчали, покраснели. Пора было снимать, пора…

Харальд подергал стежки, чтобы нитки отклеились от мяса, вышли легче. Потом подрезал их с одной стороны — у самой кожи, острием ножа. Повыдергивал обрывки нитей, подцепив их ногтями с другой стороны заживающей раны…

— Мало болеть, — удивленно сказала Сванхильд.

Харальд молча кивнул, откладывая нож на крышку сундука. Снова плеснул ей на рану морской водой — теперь она вздрогнула уже не так сильно. И покрылась зябкими пупырышками. Он помял обеими руками кожу с двух сторон от рубца.

Сванхильд прикусила губу, но не поморщилась. Скрывает боль?

— Заживает неплохо, — объявил Харальд. — Шрам будет тонким. Кстати, лекарю в наших краях полагается вознаграждение.

Но Сванхильд глядела непонимающе — а объяснение заняло бы слишком много времени. Так что Харальд молча подхватил ее на руки и понес к постели. Уложил, сам улегся в изножье.

И, приподняв больную ногу, оказавшуюся рядом, начал целовать. От повязки, стягивавшей щиколотку, выше, к бедру.

Теперь есть время, думал он, впиваясь в кожу уже над коленом — в поцелуе, оставившем красный след. И можно будет отласкать ее с головы до ног, как обещал сам себе когда-то. Впереди несколько спокойных месяцев, она поправится, окрепнет, научиться говорить — и понимать…

Бедра дрогнули, когда он добрался до них губами. Харальд тут же заворочался, устраиваясь у нее между ног, добрался до мягких завитков под животом. Поцеловал там — только один раз, жаляще, быстро.

И покосился на руки Сванхильд, разбросанные по простыне рядом с бедрами. Тонкие пальцы подрагивали.

Но оттолкнуть его голову, как было когда-то, она не пыталась. На этот раз не сопротивлялась, лежала молча, покорно. Терпеливо так…

Харальд вскинулся, приподнимаясь. Накрыл ее тело своим, разглядел на лице, опять исхудавшем за последние дни, облегчение. Сказал, наклоняясь к плечу возле раны:

— Не торопись радоваться, Сванхильд.

Кожа возле свежего рубца была в знобких пупырышках, ласкавших ему губы. Соски на грудках торчали, уже затвердев — ягодами, прихваченными морозцем. Он отловил их ртом по очереди, покатал на языке…

И резко скользнул вниз. Провел рукой, раздвигая бедра Сванхильд, успевшие сомкнуться. Поймал губами один из лепестков, спрятанных под золотисто-рыжеватыми завитками.

Она вздохнула так, словно собиралась расплакаться. И бедра рядом с его плечами задрожали.

Харальду было уже все равно. Лепестки под завитками тоже дрожали — он отлавливал их губами, тут же проходясь языком между ними.

А потом собственное желание затопило тело, и Харальд скользнул вверх. Двинулся, входя в Сванхильд. Ощутил мужским копьем ее вход — сейчас влажный и скользкий, как это и положено…