Свадебный бунт

Прежний владелец дома, теперь давно покойник, был стрелецкий сотник по имени Еремей Сковородин. Он как-то вдруг разжился после одного из походов, еще в начале царствования царя Алексея. Говорили в городе, что будто бы в числе военной добычи сотнику досталась кадушка с червонцами. Так или иначе, но Еремей Сковородин после похода отстроился и перешел из простой избы в большие палаты. Но этого мало. Слух о кадушке золота возник потому, что Сковородин купил под городом землю, завел огороды и баштаны, где стал разводить всякое «произрастание» — овощи и фрукты, а дыни и арбузы появились сотнями… Эти огороды стали вскоре приносить очень большой доход. Сковородин стал отправлять обозы, чуть не маленькие караваны своих произведений. Дыни его пошли даже в Москву, где стали славиться ароматом, и бояре первопрестольной угощались дивными пахучими дынями, именовавшимися уж не просто астраханскими, а получившими в шутку имя: «Сковородские вонючки». Имя стрельца стало «знаемо» на Москве.

Богатый и почитаемый в городе Сковородин женился, когда имел уже пол-ста лет на плечах, на молоденькой и хорошенькой калмычке, купленной им за десять рублей на базаре себе в услуженье. Лукавый попутал пожилого стрельца. Он божился, что никогда не женится, все неподходящи, неказисты, бедны да худорожи были для него все городские невесты. А тут после всякого бракования обвенчался с калмычкой, конечно, после предварительного крещения ее и наименования христианским именем Авдотьи. По батюшке стали величать молодую стрельчиху Борисовной, по имени ее воспреемника от купели, как было в обычае. Шутники же прозвали Сковородину Авдотьей Базаровной.

Стрелец прожил с женой счастливо лет двадцать пять и прижил многое множество детей, более полуторы дюжины, и умер уже лет восьмидесяти от роду.

Всего удивительнее было то обстоятельство, что все рожденные Авдотьей Базаровной дети — были девочки, все плохого здоровья, и почти все умирали на пятилетнем возрасте. Шутники, коих много водилось в Астрахани, уверяли, что девочки стрельчихи «чумятся», как лягавые щенки на первых месяцах, и не выносят этой прирожденной и неизбежной чумы.

Из всех девочек теперь оставалось у вдовы Сковородиной всего пять девиц. Все они были, конечно, девицы на возрасте и невесты, но выдавать их замуж стрельчиха не спешила, все откладывала и выжидала. А чего? Никому было неведомо!

На это было у вдовы две причины. С одной стороны, она не хотела выдавать приданого, т. е. отделить часть баштанов и садов в пользование зятя с будущей семьей, а сделать это была обязана завещанием покойника С другой стороны, стрельчиха-калмычка, когда-то по своему очень красивая и шустрая на вид, теперь располнела и обленилась до невозможности. Вдова, которой было теперь менее пятидесяти лет, была седа как лунь и выглядывала женщиной лет семидесяти.

— Точь-в-точь наш воевода Тимофей Иванович! — говорили про вдову знакомые.

От скупости стрельчихи произошло то, что ее дочери сидели в девках и чуть с ума не спятили от ежечасных воздыханий по женихам.

Все постоянные разговоры, беседы и шептанье сестриц Сковородиных между собой и с мамками сводились к одной мечте: «жених и венец!» Все они относились к матери крайне враждебно, бранились с ней, грубили и даже в глаза звали ее тоже Авдотьей Базаровной. Не раз каждая из них бывала и наказана за грубость розгами.

Впрочем, прозвище это уже уцелело теперь только у врагов стрельчихи, вообще же в городе она была известна исключительно под кратким именем «Сковородихи».

Так как женщины и девицы в общество не показывались, сидели дома или выходили погулять тоже промеж своего женского пола, то гостей мужчин у вдовы, конечно, не бывало никогда, за исключением родственников или близких друзей покойного мужа. В числе этих друзей был прежде и ватажник Клим Ананьев, но теперь приключившийся удар заставил его прекратить посещенья хороших знакомых. Варюша, видавшаяся прежде с девицами Сковородиными и даже очень подружившаяся с младшей из сестер, — после своей попытки на самоубийство, тоже перестала видаться с подругами. Сковородиха объявила, что не позволит дочерям сноситься «с девкой утопкой», боясь, что дурной пример Варюши заразит и ея дочерей.

— Ну, вдруг и мои учнут бегать топиться! — говорила она своей любимице Айканке, родом тоже калмычке, но некрещеной.

— Твои девицы и так бешеные собаки и потому воды должны бояться, — ответствовала злючая Айканка, прямо и искренно.

Эта калмычка, первый советник хозяйки, главный заправитель в доме, гроза девиц и всех домочадцев Сковородихи, появилась в доме тотчас после смерти стрельца. Старая, лет 70, седая и лохматая, злая до нельзя, даже стучавшаяся иногда от гнева и злобы головой об стену — Айканка поедом ела всех дочерей Сковородихи и ее мамок.

Но сама вдова обожала свою калмычку, как свою землячку, и тайком от дочерей говорила с ней на родном наречии, вспоминала родимую сторону, откуда была выкрадена и уведена на продажу в рабство.