Свадебный бунт

Не сразу Ржевский сообразил в чем дело. Ему уже, конечно, доложили, что из под стражи бежало четыре человека, из которых известный разбойник Шелудяк бежал уже не в первый раз. Воевода шибко злился; но пуще всего он был зол за побег известного в краю душегуба, так как из-за него ему уже раз был выговор с Москвы. Если опять под Красным Яром начнут гибнуть проезжие, опять пойдут жалобы, опять будет нахлобучка воеводе.

Таким образом, благодаря Шелудяку, бегство Партанова, Барчукова, а тем паче расстриги, неизвестно даже за что сидевшего в яме, было Ржевскому — трын-травой. Наконец, воевода признал лица молодцев, хорошо ему знакомых.

— А, вы, бегуны! Чего на глаза лезете! — проговорил, наконец, Тимофей Иванович, как бы совсем приходя в себе.

— Прости, помилуй, — сказал Барчуков и повторил слово в слово то, что приказывал ему поддьяк. Совесть мешала ему оставаться на свободе и потому пришел он просить воеводу или милосердно простить его вину, или же, по воле своей властной, государевой, отправить его опять в яму. То же повторил, почти теми же словами, и Партанов.

Воевода сопел и молчал… Затем, он налил себе квасу, выпил стакан, потом налил другой и отпил еще половину, а остаток выхлестнул в лице Барчукова. Шутка властителя свидетельствовала о том, что дело обстоит благополучно. Воевода, действительно, уже собирался сказать: «Ну, вас, Бог с вами», но вдруг повел как-то бровями и проговорил:

— Ладно, приведите мне сообщника Шелудяка, и тогда я вас прощу и освобожу.

— Где же его теперь найти? Вместе с ветром бегать — не сыщешь, — заговорил Партанов. — Он и бежал-то не с нами, мы в одну сторону, а он в другую. Помилосердуй, где же нам найти его.

— Мое слово воеводино крепко, — заговорил Ржевский. — Пошли, ищите душегуба, где хотите — по всей Астрахани, по всей округе, по всем приписным городам астраханским, хоть на Веницейское море идите, а словите мне разбойника. Приведите вот сюда и получите прощение всем своим злодействам. А покуда не сметь на глаза мне казаться. Не сметь никаких ворот кремлевских переступать. Увижу, в яму отправлю и на цепь посажу.

К удивлению Барчукова, Партанов вдруг согласился за обоих, стал даже благодарить воеводу и объявил, что они все свое усердие приложат с приятелем, чтобы скорейше разыскать и привести душегуба Шелудяка.

— Ну, вот ладно, ступайте.

Когда друзья отошли на некоторое расстояние от крыльца воеводского правления, то Барчуков невольно воскликнул:

— Что ты очумел, что ли? Нешто можно? Хоть он и разбойник, а, все-таки, воля твоя, у меня сердца не хватит прийти вот, свалить его, взять и тащить в яму. Зачем ты пообещался? Все же таки это — предательство. Уж лучше застрелить его, чем предавать воеводе, лучше голову отрубить, чем он заживо сгниет в яме.

— Дурень, ты, дурень, Степка. Нешто я выдавать буду Шелудяка? Ты пойми, что воевода надумал. Выпустил нас на волю не гуляющими людьми без алтына в кармане, без крова, а выпустил нас якобы своими на службе у него состоящими повытчиками или сыщиками. Понял ты это, или нет? Мы ведь теперь сыщики, во всякий дом влезать можем, всякого добра требовать. Хочешь, вот сейчас в любом доме я нам обедать потребую. Сыщики-де пришли от Тимофея Ивановича. Нам-де от него государский указ разыскивать двух или трех бежавших разбойников! Пойми, что нам всюду дорога теперь, всюду почет и страх. Мы с тобой, брат Степка, не только на воле, а мы важные люди. А когда-то мы душегуба разыщем, да когда-то к воеводе приведем, то неведомо. Будет это, братец мой, может как раз дня за два, за три до светопреставления.

— А коли попадемся ему на глаза? — спросил Барчуков.

— Что же, попадемся, — заорет на нас, а мы в ответ: ищем, мол. Да и опять же, братец мой, утро вечера мудренее. Что через недели две будет с нами или в Астрахани, кто про то ведать может. Может, вся Астрахань к тому времени провалится в тартарары. Что вперед-то загадывать!

Барчуков ничего не ответил приятелю, но решил, однако, мысленно в тот же вечер или на другой день повидать Копылова, или подослать к нему кого-нибудь, чтобы узнать, как быть в виду указа воеводы. Вернувшись к Носову, друзья узнали, что Шелудяк уже исчез, вероятно, уйдя домой, т. е. на большую дорогу, к Красному Яру.

XVIII

В самом начале Стрелецкой слободы ближе к каменному городу и кремлю стоял пространный каменный дом, с деревянными кругом постройками.