Свадебный бунт

Въ горницу вслѣдъ за маленькимъ Костинымъ вошелъ, какъ-то странно передвигая громадными ногами, почтя на ципочкахъ, покачиваясь неуклюже, какъ медвѣдь, громадный красноярскій душегубъ. Узнавъ тотчасъ своихъ товарищей по бѣгству изъ ямы, Барчукова и Партанова, Шелудякъ только чуть-чуть бровями повелъ.

— Что тебѣ? — проговорилъ онъ, останавливаясь на порогѣ и обращаясь къ хозяину.

— Иди, небось, — отозвался Носовъ.

— Иди? — вопросительно повторилъ разбойникъ. — я пойду, только чуръ. Диковинно мнѣ немножко. Статься не можетъ, чтобы ты, Грохъ, въ котораго я вѣрю пуще, чѣмъ въ Господа Бога, чтобы ты, честной человѣкъ, крѣпкій человѣкъ въ своемъ словѣ, да чтобы могъ ты вдругъ меня… Пустое, и вѣрить не хочу. Но, все же таки, скажу напередъ: я не одинъ, а съ пріятелемъ…

Шелудякъ полѣзъ за пазуху и вытащилъ огромный ножъ, но не простой, а, очевидно, такой, который смастерилъ изъ осколка турецкаго ятагана.

— Что ты, Христосъ съ тобой! — проговорилъ Носовъ, удивляясь. Шелудякъ оттопырилъ руку съ ножомъ и произнесъ:

— Ты меня, Грохъ, знаешь. А вотъ этотъ благопріятель не токмо людей, не токмо дерево, а желѣзо насквозь беретъ. Ну, и даромъ я себя, вѣстимо, не дамъ.

— Да что ты шалый, право шалый. Али очумѣлъ? Чего ты ножемъ-то тычешь, кого пугаешь? И что у тебя въ головѣ-то застряло? Спрячь ножшце, да отойди, а то и впрямь кто изъ прохожихъ въ окошко рожу твою признаетъ, да и ножище-то увидитъ. Спрячь, говорю.

— Спрятать можно, пазуха недалеко, — однозвучно произнесъ Шелудякъ.

— Да что съ тобой, объясни прежде, — сказалъ Носовъ. — Позвалъ я тебя на бесѣду, а ты пришелъ и городить началъ. Чортъ тебя знаетъ, что у тебя въ головѣ прыгаетъ!

— А то у меня, Грохъ, прыгаетъ, что вотъ эти два молодца, — онъ указалъ на Лучку и Барчукова, — должны свое житіе моей головой купить. Они гуляютъ и будутъ гулять, коли я сидѣть буду. А не сяду я, то ихъ на мое мѣсто посадятъ. Нешто ты думаешь, что я этого не знаю?

Разумѣется, Носовъ и оба молодца стали клясться и божиться разбойнику, что хотя дѣйствительно имъ приказано поймать и представить его въ воеводское правленіе, но что они и на умѣ не имѣютъ исполнять приказаніе Ржевскаго.

Шелудякъ повѣрилъ и успокоился.

Когда всѣ усѣлись въ углу горницы, Барчуковъ невольно обратился къ разбойнику:

— Кто же тебѣ сказалъ, какъ ты узналъ про воеводово условіе? Вѣдь мы съ Лучкой, почитай, никому этого не сказывали, а ты былъ подъ Красноярскомъ.

— Дурни вы, ей-Богу! — усмѣхнулся Шелудякъ. — Да я тамъ, на большой дорогѣ, больше знаю, чѣмъ самъ вашъ Тимоѳей Ивановичъ у себя въ канцеляріи. Иначе мнѣ и не жить. У меня свои вѣстовщики, которые чуть не каждый день скачутъ ко мнѣ изъ Астрахани и всякій день мнѣ докладываютъ. Это я здѣсь для васъ такимъ мужикомъ, разбойникомъ, острожникомъ, а вѣдь тамъ-то, у себя дома, я почище твоего воеводы. У меня свои поддьяки и дьяки и всякіе прислужники и рабы. Навѣдайся-ка ко мнѣ въ шайку, такъ увидишь, что я тамъ изъ себя изображаю. Что твой ханъ хивинскій или индѣйскій! Не знать намъ эдакаго распоряженія Тимоѳея Ивановича, когда я знаю все, что у него въ бумагахъ прописано къ государю. Что завтра прописано будетъ — и то знаю. Мои сподручники тоже властители. Одно только имъ не поплечу: выпустить меня изъ ямы, если я въ нее попаду. А докладывать мнѣ обо всемъ ихъ должность. Все, что творится въ судной избѣ, въ приказной, въ воеводствѣ, на митрополичьемъ дворѣ, во всѣхъ повытіяхъ Астрахани, все, что сказываетъ и болтаетъ народъ во всѣхъ кабакахъ и на всѣхъ базарахъ, — все это мнѣ вѣдомо лучше, чѣмъ вамъ здѣсь, въ городѣ. А бываетъ, кто изъ богатыхъ людей съ Астрахани въ дорогу собирается и чаетъ меня миновать, то я не токмо знаю время, въ которое онъ выѣдетъ и со сколькими провожатыми ѣдетъ и какъ оруженъ, но знаю даже, сколько рублевъ и алтынъ въ какомъ карманѣ у него зашито. Эхъ, вы, дурни, дурни, одно слово вамъ сказалъ бы я, да только… Ну, васъ!..

Шелудякъ махнулъ рукой въ заключеніе своей длинной исповѣди и отвернулся.

— Слушай, Шелудякъ, — сказалъ Носовъ: — ты на меня во гнѣвѣ, зачѣмъ я тебя изъ-подъ Красноярска вызвалъ… Ну, вотъ тебѣ всѣ они скажутъ, что я не вру. У насъ, въ городѣ, зачинается колебаніе. Стало быть, надо намъ напередъ все передумать… Кому что дѣлать. Колосъ, скажи ему…

Колосъ, оглянувшись на всѣхъ, разсказалъ, что у нихъ съ Грохомъ уже собрана своя команда… И если что приключится, то не надо зѣвать… Пуще всего у нихъ надежда на Шелудяка, что онъ первый шагъ сдѣлаетъ, не жалѣя себя…

— Можно-ль на тебя расчетъ имѣть? — прибавилъ Колосъ.

— Вѣстимо. Грохъ знаетъ! — отозвался разбойникъ.

— Такъ я всѣмъ и передамъ, что ты при очевидцахъ вотъ обѣщался… Ты первый, а мы за тобой.

Шелудякъ сталъ подробно выспрашивать Колоса, на какихъ людей они расчитываютъ. Посадскій отвѣчалъ.

— Ничего не будетъ! — рѣшилъ разбойникъ. — Вы, что малые ребята, утѣшаетесь пряникомъ медовымъ.

Поднялся споръ, въ которомъ Шелудякъ, Костинъ и Барчуковъ доказывали, что никакой смуты не будетъ въ городѣ, а Партановъ, Колосъ и хозяинъ стояли на своемъ, что «надо ждать колебанія».