Первый ЛаГГ, спасаясь от атаки, свечой взмыл вверх. В верхней точке тяжелый истребитель завис и тут же превратился в факел: легкий скоростной «Мессершмитт» распорол его очередью из пушки. Парашюта Максим так и не увидел. Второй «ЛаГГ» попытался спикировать и уйти на «бреющем», но за ним погналась вторая пара «Мессершмиттов». Что произошло дальше, так и осталось неизвестным. Издалека донесся только треск пушечных очередей и больше ничего.
Гул моторов стих. Небо очистилось. Зато за стеной поднятой взрывами бомб золы показались немцы. Пригибаясь, они бежали не цепью, как в фильмах, а маленькими разрозненными группами, появляясь и исчезая то там, то здесь. Они были везде и нигде одновременно. И почему-то позади пехоты, а не впереди, плыли три танка. Такие же «Панцеры-38», как и тот, что дымил посередине выжженного поля. Дула танковых пушек сверкали неяркими взблесками, и снаряды с воем проносились над траншеями, не давая красноармейцам высунуть голову.
Максим выскочил из укрытия и сломя голову ринулся к «сорокапятке». Сейчас он возблагодарил современный камуфляж: пятнистую фигуру было почти невозможно заметить на фоне чудом уцелевших палисадников. Немецкие танкисты продолжали стрелять по траншее: очевидно, они считали противотанковый взвод уничтоженным.
Добежав до пушки, Максим упал на колени и, вращая маховички, поймал борт первого танка на «острие» пенька панорамы. Но ему не нужен был прицел: он еще до выстрела точно знал, что снаряд полетит туда, куда он захочет. И это делало его лучшим наводчиком и стрелком в мире.
Секунду Максим дергал спусковой рычаг на себя, потом изо всех сил рванул его в сторону, влево. В отличие от могучей стомиллиметровой «Рапиры», от грома которой можно запросто оглохнуть, а удар казенником сбивает с ног, «сорокапятка» жалко хлопнула и лениво выплюнула гильзу.
Танк резко замедлил ход. Легкий серый дымок поднялся над его кормой. Скрежет умирающего двигателя было слышно даже на расстоянии. «Надо добавить» - подумал Максим и снова рванул рычаг. Но пушка молчала: Петро, прикрывая голову руками, так и остался сидеть в щели. А драгоценные секунды утекали, боевая удача могла отвернуться в любой момент.
Максим сам схватил снаряд и сунул его в патронник. Второй выстрел попал танку под башню, заклинив ее намертво. Двое оставшихся в живых танкистов выскочили и побежали в тыл.
Неожиданно лязгнул затвор. Неужели Петро все-таки взял себя в руки? Максим обернулся: вместо его товарища у орудия сидел на корточках Фирсов со снарядом в руках.
- Огонь! Огонь! – яростно закричал НКВДшник. – Я заряжаю!
Второму танку Максим угодил в боекомплект, правда, только с третьего выстрела. Крышку командирского люка сорвало, из него вырвались языки пламени. Башня, вопреки тому, что показывают в кино, осталась на месте. Мотор работал, и танк, уже убитый, продолжал двигаться к траншеям.
Когда третий танк остановился со сбитой гусеницей, Максим вдруг почувствовал, что Фирсов схватил его за плечо:
- За мной! Быстро!
Почему-то Фирсов побежал не вперед, а назад. Там, из палисадника, торчало узкое жало станкового пулемета ДС-39. И тут Максим увидел, что красноармейцы не сдержали натиск врага: они выскочили из траншеи и под огнем наступающих немцев удирали к поселку.
Фирсов толкнул Максима к пулемету:
- Стреляй! Ты лучше меня!
- Но это свои!
- Это трусы и паникеры! Именем революции, по отступающим: огонь!
- Их убьют! Бой все равно проигран! Пусть спасаются!
- Лучше смерть, чем плен! - прорычал Фирсов с искаженным от гнева лицом. – Предатель!
Он выхватил пистолет, прицелился Максиму в голову и выстрелил. Но на долю секунды раньше Максим бросился в сторону, выхватил дерринджер и разрядил один ствол прямо в лицо НКВДшнику. Тот рухнул на станок пулемета.
Позади раздался грассирующий, высокий рокот мотора. Залязгали гусеницы. «Комсомолец» подкатил к палисаднику, резко затормозил и развернулся вокруг гусеницы. Из люка водителя показалась седая голова Петро.
- Давай ко мне! Так уйдем!
- Только не к станции! – закричал Максим. – К лесу! Только к лесу!
Он подхватил пистолет Фирсова – еще один никому не нужный в Зоне ТТ, вскочил на тягач и провалился в люк командира, едва не налетев на пулемет в переднем бронелисте. Краем глаза Максим заметил, что из-за дыма показались еще два немецких танка.
Петро рванул «Комсомолец» вперед. Тягач резво добежал до леса, сбросил ход и пополз по чащобе, ломая бронированным корпусом мелкие деревца. Немцы не преследовали уходящую машину: очевидно, у них были дела поважнее.
Рюкзак и ружье мешались. Максим кое-как извернулся и сбросил вещи к ногам, прямо на кожух бортовой передачи. Петро же ухитрился засунуть карабин за спину, в моторный отсек: дуло грозно выглядывало из-за спинки кресла. Интересно, догадался ли преподаватель разрядить оружие?
Максим достал пистолет НКВДшника, приоткрыл верхний люк и принялся его разглядывать. На затворе тускло блестела золотая гравировка: «Фирсову от наркома Ежова за беспощадную борьбу с контрреволюцией. 1937 год».