Сварогов

   Мчатся Дмитрий и Мамут.

   Скалы высятся сурово,

   Горный путь еще темней,

   Но вдали блеснули снова

   Звезды городских огней.

   XXII

   В Ялте лавочки фруктовой

   Есть палатка за мостом.

   Виноград, навес холщевый

   Освещен в ней фонарем.

   В ней Чабан-Амет хозяин,

   Бочка в феске, бегемот...

   Здесь-то, в Ялте, у окраин

   Был коней задержан ход.

   Иноходцев в пене, в мыле

   Татарчата взяли тут,

   И усевшись, пиво пили

   Со Свароговым Мамут.

   Уж собрались под навес там

   И Асан, и Хай-Була:

   Эта лавка сборным местом

   Всех проводников была.

   XXIII

   Под прилавком тайно скрытый,

   Там бутылок был запас.

   Их Амет-Чабан сердитый

   Приносил уже не раз.

   Дмитрий стукнул по прилавку:

   -- Нынче я кучу, Асан!

   Кто пьет больше? Ставлю ставку!

   -- Хай-Була давно уж пьян!

   -- Врешь! -- А сколько выпил дюжин? -

   -- Э, друзья! Ну что за счет!

   Счет при выпивке не нужен.

   Нынче кто со мною пьет?

   Bcе? Отлично! Время даром

   Чур не тратить, -- путь далек:

   Где пристанем, за базаром?

   -- К армянину в погребок!

   XXIV

   Снова на конь, и ватага

   Через город спящий мчит,

   И шумя, морская влага

   Заглушает стук копыт.

   Пять наездников спрыгнули

   С лошадей у погребка.

   Свод проснулся в буйном гуле

   При мерцанье огонька.

   Армянин-старик с поклоном

   Встретил, суетясь, гостей,

   И в углу уединенном

   Стол накрыт для яств, питей.

   В мрачной зале подземелья

   Здесь бывал лихой народ,

   И ножи среди похмелья

   Иногда пускались в ход.

   XXV

   Греки, с пристани матросы,

   Турки, чабаны с Яйлы

   Друг на друга смотрят косо.

   Сев в подвале за столы.

   Но Асана знал здесь каждый.

   Здоровяк, драчун, буян,

   Вышиб чайником однажды

   Двадцать человек Асан.

   Подложив под брюхо шею,

   Лошадь нес он на плечах,

   Да и шайкою своею

   Наводил на Ялту страх:

   Мишка-грек и два цыгана,

   Алимша-кузнец с ним шли,

   И разбойник, друг Асана,

   Великан Ногай-Али.

   XXVI

   Пуст был нынче погреб старый,

   Своды, темных бочек ряд...

   Только Дмитрий и татары

   За столом в кружке сидят.

   Жирный борщ им подан в миске,

   И под зеленью шашлык,

   И Смирновых белый виски, --

   Знаменитейший ярлык!

   Тут же, пламенны и ярки,

   Освещали пир горой

   Фантастичные огарки,

   Увенчав бутылок строй.

   Всюду тени, хари злые.

   И Вальпургиеву ночь,

   Точно Фауст, в дни былые,

   Дмитрий справить был не прочь.

   XXVII

   Шапку сдвинув, лоб вспотелый

   Приоткрыв и взяв стакан,

   Коренастый, загорелый,

   Перед ним сидел Асан.

   С острым носом, грубый ликом,

   Оловянный щуря зрак.

   Распустил в разгуле диком

   Он свой ворот и кушак.

   Поприще Асана -- драка.

   Триста шестьдесят дней в год

   Был он пьян, храня, однако,

   Даже во хмелю расчет.

   -- Если рубль дам, три возьму я! -

   Подмигнув, он говорил,

   Жил, пируя и плутуя,

   Груб, свиреп и дамам мил.

   XXVIII

   В стиле был другом красивый

   И беспечный Хай-Була,

   В Ялте прозванный шутливо

   "Ай, была иль не была!".

   Спутник верховых вояжей,

   Дам курортных идеал,

   Лошадей и экипажей,

   Как Асан, он не стяжал.

   Был в Париже он, в столице,

   Легкомысленный жуир...

   Ныне он не мчится птицей,

   Хай-Була покинул мир.

   Джигитуя, волей рока,

   Пьяный он упал с седла,

   И давно в раю пророка

   "Ай, была иль не была!"

   XXIX

   Но теперь галантен, пылок,

   Он сидел в подвале тут,

   И две дюжины бутылок

   Уж откупорил Мамут.

   Был чертог исполнен шума,

   В преисподней хохот рос,

   Лишь чабан-Амет угрюмо

   Пил, как бочка, свесив нос.

   Дмитрий крикнул: - Выпьем, что ли,

   Рюмку дамскую, Асан?

   -- Что же, пьемте, в вашей воле...

   -- Хай-Була, как твой роман?

   -- Есть хорошенькая дама!

   -- Первый сорт, или второй?

   -- Вот-с письмо их! -- Пишет прямо?

   Покажи сюда... ой-ой!

   XXX

   Дмитрий почерк баронессы

   С удивлением узнал, --

   Вздох, амуры, жантильесы,

   Хай-Була и львица зал!

   -- Ха-ха-ха! Нахал мой, браво!

   -- Подарила мне часы,

   Съездил с ней в Мисхор! - лукаво

   Хай-Була крутил усы.

   "Вы, шаршавые подонки

   И отрепья всех слоев! -

   Дмитрий думал, сев в сторонке: -

   С вами я кутить готов!

   В сей компании прелестной

   Позабудусь, как в чаду,

   И, хотя оно не лестно,

   Славно время проведу!

   XXXI

   "Снам - конец, тоске - забвенье!

   Я не в избранном кругу,

   И из недр его виденья

   Здесь я вызвать не могу.

   Только мелкие тут бесы,

   Даже голой ведьмы нет,

   Разве образ баронессы --

   Промелькнувший силуэт!"

   -- Дмитрий Павлович! - угрюмо

   Рек Асан. - Мне не везет!

   Пью, а в голове все дума.

   Случай был со мной, да вот

   Дело дрянь! Была тут дама...

   Мне вот вышила платок

   Я за ней ходил упрямо,

   Бросил пить, да все не в прок!

   XXXII

   Что могло такое статься? --

   Разлюбила, стал не мил!

   Запер я ее, признаться,

   Раз в конюшне и прибил.

   Я стращал, стрелял в окно ей --

   Не идет на рандеву!

   Так вот с горничною Зоей

   И уехала в Москву! --

   Тут Асан, в сужденьях меток,

   Дмитрию передает

   Анекдотов, исторьеток

   Грубый и циничный свод.

   Злая летопись курорта,

   Хроника сезонных дней...

   И мораль в устах у черта

   Вряд ли вышла бы верней!

   ХХХIII

   В Ялте, в дни ее паденья,

   Продавец ракушек был.

   О морали с точки зренья

   Раковины он судил:

   -- Прежде с дамою, бывало,

   В Ялту ездил господин.

   Шляпка -- ах! Все дай -- и мало!

   Бюст у дамы -- шик один!

   Раковину купит дама:

   -- Сколько стоит? -- Грош цена,

   Четвертную спросишь прямо, --

   Не торгуется она:

   - Душка, заплати! -- Готово!

   А теперь делам конец:

   Ведь не даму барин новый,

   А жену везет, подлец!

   XXXIV

   Взгляд на мир, -- у всех, конечно,

   Раковина есть своя...

   Строй бутылок бесконечный

   Осушают вновь друзья.

   Перцем крепким и зеленым

   Рюмку водки закусив,

   Пел Мамут гортанным тоном

   Дикий с выкриком мотив.