Сведи меня в могилу

Вини сидела перед ним на коленях, держала правую руку, как куриную лапку. Глаза по-прежнему завязаны, зато сведённые бровки, опущенные уголки приоткрытого рта однозначно трактовали реакцию. Не видела, но знала, что произошло, и реальность шокировала её. Кажется, предложи в моменте отрубить вторую кисть – протянула бы, не раздумывая. Лишь бы избавиться. Будто до настоящего момента не была уверена, как оно работает. Но разве это возможно?

Богат сперва подхватил испуг. Затем пришло смирение с участью проигравшего. А потом в душе его не осталось ничего, кроме чёрной обиды. Кроме концентрированной ненависти. Да, несмотря на все усилия, оступился. Но коли так вышло, раз ненароком открылся ей, пал, повиновался… как Вини ответила? Как поддержала, чем отплатила? Брезгливостью. Плохо скрытой, такой очевидной!

Униженный, достал из прикроватной тумбочки пачку влажных салфеток. Вытянул одну и, больно сжав жене запястье, небрежно утёр ей ладонь. Слепая, она оробела под натиском грубости.

«Не теснит овечья шкура волчьей сущности – так носи дальше».

Приноровившейся к темноте топот босых ног показался набатом, а хлопок двери – взрывом. Воздух, согретый дыханием двоих, застуденел до консистенции киселя. Пока Богат уходил по-английски, сознание готовилось к нырянию в чёрную дыру, к водружению всей тяжести пустоты на плечи. А в итоге ничего не изменилось. Ребёнок в утробе лучше чувствует окружающий мир, чем Вини сейчас. Её поймёт только… только утопленница.

Точность сравнения испугала – иголочкой ткнула в живот и, подхваченная ветром в голове, улетела в небытие. Слепо и бездумно, как крот, девушка опасливо положила липкую руку на простынь. Сжала-разжала. В следующую минуту, согнув локти, вздыбилась. Ещё через какое-то время поломанной змеёй сползла на пол.

По движениям и каменному лицу её можно было бы предположить, что кое-кто ку-ку. И это стало бы чудесным оправданием. Правом на чёрствость. В каком-то смысле крыша уехала очень давно. Но не та, которая есть ум. Та, что дарует защиту, целостность «дома». Хозяйка который год стоит посреди некогда уютной комнаты и мокнет под проливным дождём. Смотрит, как темнеет тряпичный диван. Как плачут шкафы, хныкают кустистые фиалки. Как розетки плюются искрами в лужи на ковре. Но когда сама промокла до нитки, неудобство сырости умаляется. Принимается как данность.

Вини медлила. Корячилась в позе эмбриона на холодном полу. Прижалась к нему лбом. Потом лопаткой приложила язык, быстро убрала. Приступообразно оскалилась, но улыбка не продержалась и секунды.

– Вот мне… половая жизнь.

Снова попыталась придать своему лицу выражение злого торжества, и опять неудача. Она силилась вывести себя на эмоции. Пристыдить, выдавить слезу, истерический смешок. Застонать, закричать. Что-нибудь. Хотя бы притвориться. Ну для себя-то можно? Ведь момент значимый, немыслимый в своей многогранности, драматичный и тупой. И… ничего. Колодец души исчерпан. Только ковшом царапать по дну. Даже интим, хоть, безусловно, воодушевил, не подействовал должным образом. Сколько ещё нужно звоночков, чтобы утвердиться в своём решении?

Она могла бы так пролежать всю ночь. Водить руками и ногами, играя со своим немым бесованием, смакуя своё пустосердие, и так и не снять повязку с глаз. Не позвать Богата, чтобы разрешил. Такая нелепая формальность завершённой ролевой игры. Вини хотела наказать себя, довести абсурдность до совершенства. Потому что мёртвые не видят. Их обитель – темнота.

«Так научусь принимать, быть благодарной».

Мужчина, который сделал вид, что хлопнул дверью, а потом полчаса наблюдал за женой, молча подошёл к ней и подхватил на руки. Как организатор научного эксперимента, сделал выводы. Утешительные. Тридцати минут ему хватило для прощения. Особо поспособствовал момент, когда лизнула место, где он ступал. Из дурости. И в этом что-то было.

– Говорил – не сиди на полу. Холодно.

Выражение лица супруги не переменилось. Только, показалось, вроде бы потеплело. Или так лунный свет упал? Богат вернул её на кровать. Будто ведомые неким пророчеством, предчувствовали будущее. Приняли. Даже Вини.

– Хочешь видеть?

– Нет.

Тот отнёсся уважительно:

«Бережётся. Не всё потеряно».

Сюжет знакомый. В этой версии вкусить запретный плод предложил Адам. Змея-искусителя не видно – прячется в кроне, висит над ними дамокловым мечом. Образно, райское яблоко Ева даже не сорвала с ветки, но и вырваться из рук мужчины, направляющего её руки, не смела. В полной мере прощупала, погладила. Наливное, румяное. Кожица так и лопалась от сочной мякоти. Адам давно кормился с этой яблони. Мол, видишь, ничего страшного, никто не выгнал из Эдема. Принципиальная женщина всё же не попробовала плода. Не лизнула даже. И мужчина, солидарно, на сей раз угощаться не стал.

Вини и эта, по факту, подростковая шалость, была в диковинку. Кроме того, что говорить, Богат поделился занимательными открытиями о возможностях её тела. А ведь до последнего надеялся, что жёнушка выкобенивается. Что всё-таки изучала себя сама. Холодная майская ночь подарила ей множество приятных переживаний.