Сверхмотивация

Марк не может уйти от обобщений и это на фоне перечней и констатаций популярных нынче манер радует необычайно. Юрий Кублановский предложил в свое время простой рецепт оценки творчества: нужно понять пишет ли поэт о вечном. Достаточно одной строфы Марка Шатуновского, чтобы утвердительно ответить, что его стихи именно об этом. Шатуновский – мощнейший поэт поколения и его практическое неприсутствие в поэтическом эфире, редкие выступления в составе клуба «Поэзия», несмотря на обилие публикаций на основных мировых языках, можно воспринимать лишь как нонсенс, обидное недоразумение, ошибку, которую необхожимо исправить. А что если листок, пришпиленный на университетской стене, окажется документом, сравнимым по значению с посланием нового бунтовщика Лютера? Стихи Шатуновского необходимо читать и знать.

«это в общем не сложно прикинуть
Царство Божье берется гурьбой».

Вадим Месяц

В винительном падеже

                   когда мои пять чувств баюкает такси
                   и превращает в чаевые,
                   мне снится, что они – пять сельдей иваси,
                   раскисшие и трупно-пищевые.
                   что у меня душа – беспомощный протез,
                   устроенный в грудной хромированной клетке,
                   что в темноте судьба приобретает вес
                   несущейся под гору вагонетки.
                   что, может быть, талант – всего лишь антрекот,
                   который можно съесть под сенью цэдээла1

,

                   что я могу лицом уткнуться в твой живот —

                   в архитектурный свод, вмонтированный в тело.
                   ты станешь целовать свиную замшу губ,
                   к тому же крашеных линючим анилином,
                   и прижимать к себе пустого тела куб,
                   под мышками пропахший нафталином.
                   склонив лицо к зрачкам и глядя в их круги,
                   выискивать во мне геометризм порока
                   и медленно вздымать две фирменных ноги,
                   сработанных под стиль барокко.

                   но косвенной стране дан герметичный стиль:

                   ландшафты в колбах окоемов,
                   стоячая вода, текущая в бутыль
                   среди доходчивых объемов.
                   преподает пейзаж наглядность языка,
                   завернута в простор подробнейшая совесть,
                   ладонью отклонив поверхность сквозняка,
                   читаю между строк неписаную повесть.
                   прижав к стеклу висок, стараюсь совместить
                   тебя, трехмерную, с общегражданским фоном.

                   а небо разучилось говорить,

                   немея перед микрофоном.

Ребенок в комнате