Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее

Оказывается, совершенство может быть лучшим сдерживающим фактором не только расизма, но и любой формы дискриминации, основанной на различиях, и Элизабет знала (судя по всему, инстинктивно), что лучший способ защитить Генри, себя и всю семью от взглядов исподтишка и несправедливого обращения — это преуспеть в жизни. Известно, что человеку свойственно ошибаться, но Элизабет была чрезвычайно осторожна и внимательна и старалась не допускать ошибок никогда и ни в чем.

Генри нельзя было оставлять дома одного, и никакая няня не могла с ним справиться, поэтому, куда бы ни шла мать Элизабет, она брала сына с собой. Генри ненавидел походы по домашним делам, а больше всего продуктовый магазин с его ярким освещением и холодильными витринами. У него были проблемы с потреблением пищи — он мог за один присест съесть коробку печенья или слишком много конфет, — и мама ни в коем случае не должна была их покупать. Конечно, многие дети начинают канючить или плакать в магазине, выпрашивая сладости, но маленький Генри впадал в состояние, которое доктора за неимением лучшего термина назвали слепой яростью. Он тряс большую металлическую тележку матери руками и пинал ногами, пока большинство покупателей вокруг делали вид, что ничего не происходит, и шипел и плевался в тех, кто осмеливался на него посмотреть. Однажды менеджер магазина попросил их уйти. «Но куда же мне девать ребенка, пока я покупаю продукты?» — умоляюще спросила женщина. Элизабет, которая при этом присутствовала, готова была провалиться сквозь землю от стыда.

Когда Элизабет была маленькой, а Генри плохо себя вел в магазине, она потихоньку прокрадывалась в пустой проход и, осторожно оглядевшись по сторонам, лезла под рубашку и вытаскивала ожерелье, которое хранила под одеждой. Воздев руки над головой, девочка становилась могущественной богиней Исидой, притворяясь, что разгоняет облака и, соответственно, контролирует мир. А к старшим классам Элизабет пыталась справляться с любопытными и сострадательными взглядами незнакомцев, используя единственную реальную силу, которая была в их распоряжении: она старалась быть очень, очень хорошей. Она бегала по магазину и сносила товары в мамину тележку, чтобы они могли как можно быстрее передвигаться по проходу. Наверное, со стороны Элизабет с матерью походили на безумных соперниц из дурацкого игрового шоу, но в душе они чувствовали, что на кону стоит их жизнь. Чтобы не пробивать на кассе конфеты и другие «запрещенные» сладости, накиданные в корзину Генри, мама отвлекала сына и уводила к машине, а Элизабет, оставшись в магазине одна, выкладывала продукты на конвейер в строжайшем порядке: фрукты с фруктами, замороженные продукты с замороженными продуктами, коробки с коробками, молочное с молочным. В самом конце она клала мамину кредитку и расплачивалась, пока ее младшая сестра толкала тележку на стоянку. Так что, можно сказать, у матери Элизабет был не только один очень проблемный ребенок, но и один поистине образцовый.

Возможно, подобно тому как Опра Уинфри в свое время нацелилась на успех как черная женщина в мире белых мужчин, Элизабет ощущала, что ей необходимо быть совершенной во всем. Ее никогда не покидало странное чувство, что она должна что-то кому-то доказать или что-то компенсировать. И школа день за днем предлагала ей бесчисленное множество возможностей это сделать. По утрам девочка быстро поднималась по главной лестнице и бодро приветствовала директора: «Здравствуйте, миссис Миллер!» Она притворялась, будто не замечает брата, которого все-таки приняли в школу в рамках программы инклюзивного обучения и который вылезал из автомобиля, растягиваясь, словно гигантская тянучка, и упираясь под руками матери и помощника директора. В классе Элизабет находила успокоение в исключительно отличных отметках; только время от времени пронзительные вопли Генри из коридора проникали в ее мир.

На одном важном школьном конкурсе талантов Элизабет безупречно сыграла менуэт Баха, но, когда она делала это, ее щеки пылали огнем — и не потому, что ей очень нравилось выступать на сцене, а потому, что она злилась. Девочка слышала, как Генри громко расхохотался, едва она вышла на сцену, после чего папа вывел его из зрительного зала, пока она играла. Элизабет сидела за пианино, в нужном темпе нажимая на клавиши, а сама представляла себе, как кричит прямо со сцены, обращаясь к маме: «Ну почему нельзя было хоть один раз оставить его дома с няней?!» Позже в тот же день, когда Элизабет все же угрюмо пожаловалась маме, что Генри испортил ее выступление, та отругала ее: «Ради Бога, Элизабет. Ты только что приобрела потрясающий опыт выступления на сцене, которого у нашего Генри никогда не будет. Он не способен контролировать себя. А ты способна — тебе так повезло!»

* * *