Сверкнув, не погасло

И останется неизвестным почему, ибо когда женщина спросила его о "промашке", он начал извиняться, бормотал несусветное, отводил глаза, а то и отмалчивался, как подросток, что никогда и никому не назовет причину содеянного… Врач в конце концов предложил быстро исправить "ошибку", женщине ничего не оставалось делать, как согласиться.

"Ошибка" была исправлена, семья зажила нормальной жизнью, но загадка того дня так и будет загадкой — она, верно, из того рода, какие в кругах врачей принято называть медицинским казусом.

Точное слово

Так как вся эта сценка держится на одном только крепком слове, лучше всего представить ее перевернутой пирамидой, но убери это слово — перевернутая пирамида повалится и превратится в груду мусора.

Итак, перевернутая пирамида. Широкое ее основание — осень 50-х, октябрь, граничащий с холодными днями. Потом — Одесса. Ниже — дешевая столовка-забегаловка, входя в которую чувствуещь главный ее запах — капусту. Капуста всюду — в салатах, в борще, в щах, в "овощном рагу" (без кавычек этому "рагу" не обойтись). Вместо мяса в любом блюде этой столовки — кости, хрящи, сало, жилы, соединительная ткань, которая на Руси звалась болонью.

(Еще чуть о мясе советского времени. В столовке свиная или говяжья туша — без лучших уже кусков — разворовывалась самым безжалостным образом, "трудящиеся" же снабжались мясом, по анекдоту, шести сортов: ухо-горло-нос-сиськи-письки-хвост… Однако, ну ее к черту, эту тему: только начни — не остановишься! В скобки ее, в скобки!..)

Едоки этой столовки — всякая шушера: студенты, пэтэушники, рабочие близлежащих строек, небогатые проголодавшиеся отдыхающие, бомжи, насшибавшие копеек. Очередь едоков гремит алюминиевыми подносами у раздаточных столов.

Я, студент, потихоньку продвигаюсь в очереди. В кармане у меня "вошь на аркане", поэтому я беру "рагу" и аж три куска хлеба. Впереди меня живо разбирается с едой деваха в заляпанном малярными красками комбинезоне. Эдакая плотненькая деваха, мощно представленная сзади… Поневоле начинаю следить, чем она заполняет поднос.

Винегрет.

Две тарелочки колбасы.

Тарелочка сыра.

Полный стакан сметаны.

Подумала — взяла еще полстакана (!).

Борщ. Полный борщ, не половину.

Два "рагу" (побазарила насчет мяса, требуя заменить совсем уж позорный широкий кусок сухожилия).

Компот.

Гора хлеба.

Вернулась, потеснив меня, к закускам, взяла еще арелочку с селедкой.

Глаза у меня к той минуте округлели, а в голове начали крутиться некие смятенные мысли, никак пока не оформляющиеся.

Мне помогает толчок в спину. Я оглянулся — сзади меня стоял парень, многим похожий на меня — тоже впалощекий, в пиджаке, с одним рагу на подносе, наверняка студент. Чем еще похож — вытаращенными глазами.

— Слышь, — прошептал он, показывая этими круглыми глазами на полный поднос плотенькой девахи в комбинезоне, — слышь, друг… — И произнес то самое слово, на котором держится перевернутая пирамида — тот мужской, студенческий глагол неопределенного времени, что подводит горестный итог нашему общему ошеломленному наблюдению: — Слыщь, друг — а потом попробуй ее УЕБСТИ!

А теперь скажите мне, скажите — удержалась бы пирамида острой своей вершиной в земле, не будь это слово таким крепким? Сомневаюсь. Она, по-моему, повалилась бы и развалилась как не имеющая под собой достаточной прочности.

…В раю

Давид Г., 60-летний кишиневский шофер-таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин, отхватил "пятерик" по статье 188 УК — за "попытку провоза контрабанды". Он собрался "за бугор", где уже обжился его сын, и загрузил множество ящиков нажитым за долгие годы добром. В один из ящиков, в 17-й, он заныкал с десяток золотых монет (часть их была наследством) и серебряный крест с бриллиантами, в покупку которого были вложены немалые деньги. Таможенник был оплачен, ящик он будет досматривать вполглаза, счастье виляло хвостиком в пределах видимости.

Что случилось на самом деле — чьи-то козни? вероломство таможенника? начальническая показуха? антисемитский выпад? растреклятый человеческий фактор? — Давид так и не узнал. 17-й ящик был вскрыт, раскурочен, золото обнаружено, закутанный в тряпки серебряный крест обнажен и воздвигнут, торжествующе потрясаемый, над головой таможенника.

В то время, когда евреи хлынули через границу, таможня была не только вместилищем грузов, но и тайн, витавших над ними. Тайны были как с одной стороны ("контрабанда"), так и с другой, в которой властвовала самая беспощадная, но не наказуемая ни одной статьей Уголовного Кодекса грабиловка.

Ну и вот… Ну и вот: судья произнес формулу наказания и 60-летний таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин двинулся на восток страны под безрадостный на этот раз перестук железнодорожных колес.