Свет Азии

И он снял с шеи изумрудное ожерелье и обвил зеленою цепью её смуглый стан; глаза их встретились, и пламя любви вспыхнуло в их сердцах.

Много лет спустя, во время полного просветления, ученики спросили господа Будду, почему, при первом, же взгляде на девушку из рода сакьев, так загорелось сердце его, и он отвечал:

— Мы не были так чужды друг другу, как это казалось и нам самим, и всем посторонним. В давно прошедшие века, сын одного охотника играл с лесными девами у истоков Ямуны, там, где стоит Нандадеви; они бегали наперегонки среди елей, словно зайцы на вечерней заре, а он был у них судьей, — одной он дал венок из астр, другой — из длинных перьев фазана, третьей — из еловых шишек. Но та, которая прибежала последнею, казалась ему первою. Ей подарил юноша ягненка ручной косули и свою любовь. Много счастливых лет прожили они в лесу, в лесу же пришла к ним и смерть, и даже она не разлучила их. Знайте, как после бездождья прорастает семя, много лет лежавшее скрытое в земле, так добро и зло, горе и радость, ненависть и любовь, все давно прошедшие дела возрождаются вновь, принося светлые или темные листья, сладкие или горькие плоды. Сын охотника — то был я, дева лесов — она. Колесо рождения и смерти свершило свой оборот, и то, что было когда-то, должно снова повториться!

Но те, которые наблюдали за царевичем во время раздачи подарков, видели и слышали все, и обо всем донесли царю; они рассказали, как рассеянно сидел Сиддхартха, пока не явилась дочь Супрабудды, Ясодхара; как при первом взгляде на нее он изменился; как они смотрели друг на друга; как он отдал ей драгоценное ожерелье и как красноречивы были их взоры. Добрый царь улыбнулся.

— Мы нашли приманку, — сказал он, — подумаем теперь, как нам заставить сокола спуститься ради нее с облаков. Надо послать послов просить для моего сына руки этой девушки.

Но, по обычаю сакьев, юноша, сватаясь за красивую, достойную любви, девушку из благородного дома, должен был, прежде всего, вступить в состязание со всеми ее прочими женихами. От этого обычая не могли отступать сами цари. И потому отец девушки сказал:

— Доложите царю: за мою дочь сватается много князей из ближних и дальних стран: если сын твой сумеет лучше их натягивать лук, владеть мечом и скакать на коне; если ему удастся превзойти всех их во всем, тогда и для нас он будет всех приятнее. Но как это может быть, если он ведет жизнь отшельническую?

Опечалилось сердце царя: напрасно было сыну его свататься за прелестную Ясодхару, не мог он состязаться с Девадаттой — первым стрелком, с Арджуной, укротителем самых свирепых коней, с Нандой, владеющим мечом как никто.

Но царевич тихо улыбнулся и молвил:

— Всему этому и я учился; возвести, что сын твой готов состязаться со всяким, кто пожелает! Надеюсь, что я не потеряю мою возлюбленную в этой борьбе!

Тогда царь велел возвестить, что на седьмой день царевич Сиддхартха приглашает всякого, кто желает, состязаться с ним во всех воинских упражнениях; Ясодхара будет наградой победителя.

В седьмой день все благородные сакьи из городов и сел собрались на майдан.

Ясодхара прибыла туда же со своими родными; ее везли, как невесту, с музыкой, в пестро-украшенном паланкине, запряженном золоторогими быками, убранными цветами.

Женихами ее объявились Девадатта, юноша царской крови, Нанда и Арджуна, оба благородного происхождения — цвет молодежи.

Церевич подъехал на своем белом коне, Кантаке, и конь заржал при виде такого множества чужих, незнакомых людей. Сиддхартха также смотрел с изумлением на весь этот народ, стоявший по рождению гораздо ниже трона, живший и питавшийся иначе, чем царь, и в то же время испытывавший, быть может, одинаковые с царем радости и страдания. Но когда царевич увидел юную Ясодхару, светлая улыбка осенила лицо его, он придержал шелковые поводья, спустился с широкой спины Кантаки на землю и вскричал:

— Тот не достоин этой жемчужины, кто не превзойдет всех! Пусть мои соперники покажут, был ли я слишком дерзок, притязая на ее руку!

Тогда Нанда предложил состязание в стрельбе из лука; он далеко поставил свой медный барабан, Арджуна сделал то же, а Девадатта поставил еще дальше, царевич же Сиддхартха попросил ставить свой барабан так далеко, что он казался не больше раковины. И они спустили стрелы: Нанда прострелил свой барабан, Арджуна— свой, а Девадатта метко пущенной стрелой попал в оба значка своей мишени, так что все присутствовавшие приветствовали его криками восторга, а прелестная Ясодхара опустила золотое покрывало на испуганные глаза, чтобы не видеть, как промахнется царевич, — а он, он схватил лук из лакированного камыша, с тетивой из сухожилий, скреплённых серебряной проволокой, тот лук, что могли согнуть лишь руки силача, повертел его, тихо улыбаясь, и натянул тетиву так, что оба конца сошлись, и толстое древко лопнуло.

— Это игрушка, не с этим бороться за любовь! — сказал он. — Нет ли у кого лука более пригодного для благородных сакьев?

— В храме с давних пор хранится лук Синхахану, — отвечали ему, — никто не мог до сих пор натянуть его, или, натянув, спустить!