Свет души

Однажды после школьного субботника я вместе со всеми отправилась в кино, а когда вернулась, домой попасть не могла — родители легли, видно, спать, а черного пса спустили с цепи. Стоило приоткрыть калитку, как он набрасывался на меня, и мне приходилось поспешно отступать. На улице уже совсем стемнело, а я стояла и плакала, не зная, что делать. Случайно проходившая мимо соседка приютила меня на ночь.

Рано утром к соседям, у которых я ночевала, явилась моя приемная мать — ей понадобились две чашки крупы. Увидев меня, она изобразила удивление.

«Почему это ты здесь очутилась? — спросила она, подняв брови. — Мы-то всю ночь беспокоились, не спали — ломали себе голову, куда она запропастилась, потом решили, что зашла к какой-нибудь подружке да там и заночевала. Послушай, дочка, разве ты не могла сама открыть калитку? Ведь ты у нас большая!»

«Мне показалось, что собака спущена с цепи, я побоялась войти во двор и постучалась к соседям», — солгала я.

Мне не хотелось тогда возвращаться к своим приемным родителям, но я пошла с теткой как ни в чем не бывало. «Скорее бы стать взрослой и убежать от них куда глаза глядят», — втайне мечтала я. Меня по-прежнему заставляли выполнять всю черную работу по дому. Особенно, как я уже говорила, меня изнуряла заготовка дров. На уроки уже не оставалось ни сил, ни времени, и когда подошел срок сдавать экзамены за восьмой класс, я знала наверняка, что провалюсь. Так оно и случилось. По двум предметам я получила неудовлетворительные оценки.

«Девчонка учиться не может, она у нас совсем глупая, да и прилежания у нее нет никакого, — заявила Адиа. — Но прокормить себя она теперь сможет».

Ее, видать, нисколько не огорчили мои провалы на экзаменах. Она заявила, что мне надо идти работать, и вскоре устроила меня на обувную фабрику. Я даже обрадовалась такой перемене. Нравился мне грохот станков, нравились мои новые подруги — бойкие, веселые девушки. Я старалась во всем походить на них, и, кажется, мне это удавалось. Во всяком случае, я проработала на фабрике ровно два года, а потом… — Дарийма замолчала, ей, видно, было трудно продолжать свой рассказ. Дорж не торопил ее — пусть успокоится, а если ей трудно рассказывать, пусть не рассказывает. От этого их дружеские отношения нисколько не пострадают. Дарийма покачала головой. Нет, если уж она начала, то обязательно кончит. Иначе в другой раз у нее просто духа не хватит. Дорж налил ей в чашку остывшего чаю, девушка поблагодарила его взглядом и продолжала свою грустную исповедь:

— Думала, что у меня просто смелости не хватит рассказать о том, что было дальше, да и сердце всякий раз сжимается, когда вспоминаю…

— Твоя тетка…

— Ну да, — девушка горько усмехнулась, — она была мне вовсе не родственница, а совсем чужая женщина, и как только родители отдали меня ей… Этого я им никак не могу простить. Ну так вот. Оказалась я замешанной в одном деле, потом меня освободили, за мной приехал старший брат, я тебе о нем говорила, он — научный работник, вместе с другим братом, студентом. Но я не захотела с ними встречаться.

II

Отношения между Даланбаяром и Бадрангуем оставались прохладными. Даланбаяра перевели работать в новую шахту, он и там работал с огоньком, старательно и был на хорошем счету. Вынимал уголь проворно, самым первым; напарники, бывало, и оглянуться не успеют, как уже все готово, расчищено место для установки креплений. Любо было поглядеть, как он орудовал тяжелым молотком, забивая стойки, заботясь о том, чтобы призабойная крепь была установлена в возможно короткие сроки. И как только он успевал за всем уследить? То он замечал, что порода кровли слабая, и предлагал промежутки между рамами дополнительно затянуть обаполами, то советовал прибегнуть к креплению кустовыми стойками и первым бросался подносить накатные бревна. Правда, иногда его чрезмерное усердие вызывало у рабочих бригады ироническую усмешку, но им не хотелось обидеть Даланбаяра, и они старались, чтобы он этого не замечал.

Но Даланбаяр проявлял усердие не только в работе. У него вдруг появился интерес к учебе, и он снова начал усиленно посещать кружок ликбеза, который было совсем забросил. Теперь он не пропускал ни одного занятия. Правда, догнать Бадрангуя оказалось нелегко: книги, которые Даланбаяру лишь предстояло изучить, были давно изучены Бадрангуем. Но он не унывал. «В душе каждый мужчина — лихой наездник», — частенько повторял Даланбаяр свою любимую пословицу, — он еще всем докажет, чего он стоит.

Как-то раз, когда Даланбаяр сидел дома, обложившись книгами и тетрадями, готовясь к очередным занятиям в кружке, в комнату, задыхаясь, ворвался Бадрангуй.