Свет грядущих дней

Новое укрытие, где нашли приют Меир и Наха, оказалось хуже того, которое она покинула. Оружия не было, кроме тех двух пистолетов, которые они принесли с собой[739]. Здесь было душно, потно. У всех блестела кожа. Все ходили полуголыми, в пижамах или рубашках. Большинство лежали на полу, как трупы. Хайка едва могла дышать и была рада наличию электровентилятора, чьи лопасти вращались без остановки – вжик-вжик-вжик, – он давал хоть небольшое облегчение. Плюс ко всему там была действующая кухня с электрической плиткой. Все пребывали в апатии, кроме Хавки Ленцнер[740], врача «Свободы», варившей манную кашу для Ализы Цитенфельд. Группа, включавшая сестру Рени Сару[741], имела возможность есть на обед теплую пищу, а не довольствоваться ломтем хлеба. Хайке нравилась Хавка: она и стояла у горячей плиты, и присматривала за товарищами, перевязывая им раны, раздавая тальк для кожи, заставляя мыться, чтобы не завшиветь. Хайка с любовью вспоминала: «На нее, такую чистенькую и добрую, было приятно смотреть». Поначалу она злилась на Гершеля за то, что он держал ее в бункере, в то время как она обладала идеально арийской внешностью, но он сказал, что без нее им всем будет конец.

Хайка осмотрелась вокруг: живые мертвецы. Она не желала с этим мириться.

«Я хочу сделать свой последний вздох на поверхности, еще раз увидеть небо и глотнуть свежей воды», – размышляла она. Удушье, жажда, бесконечная темнота угнетали. Я не пойду в вагон живой.

Ночью они открыли щель. Хайка с парнями вышла наружу, ее опьянил воздух – «живой, здоровый свежий воздух». Она дышала как можно глубже, словно желая вобрать в себя его как можно больше, запастись впрок.

Вдруг – стрельба.

Осветительные ракеты озарили здание. После минутного испуга Хайка, сердясь на себя за трусость, заставила ноги двигаться вперед. Она увидела яркое пламя горевших бараков, центр депортации, где немцы загоняли евреев в поезда. Прожекторы. Сторожевые вышки. Спасения не было. Опять осветительные ракеты. Хайка громко рассмеялась: это был настоящий фронт. Нацисты развязали полномасштабную войну против безоружных, измученных жаждой евреев в бункерах. Войну, которую они, конечно же, выиграют.

Парни вернулись с водой. Ради нее они рисковали жизнью, и Хайка решила, что в следующий раз пойдет с ними. Они спустились в подвал. Хайка подумала было, что лучше подышать воздухом, но это могло оказаться хуже, потому что ее легкие уже приспособились дышать ничем. Кроме того, в бункере происходила какая-то суета: женщины ссорились из-за тряпья – при открытой-то щели! Не смешно ли? Хайка так разозлилась, что у нее потекли слезы. Почему она должна сидеть здесь, с этими людьми? Где ее любимые, которые были ей так дороги? Давид. Сестры Пейсахсон. А может, и лучше, урезонила она себя, что их здесь нет, что они не видят, как рассыпаются в прах их мечты? Но потом ей пришло в голову, что, будь они живы, все обернулось бы по-другому – разумеется, по-другому! – и сердце ее опечалилось больше, чем, казалось, это вообще возможно.

Они сидят под землей. Какой в этом смысл? Они же задохнутся. Конечно, там, наверху, – юденрайн[742]. Но и здесь водоснабжение ненадежное, воздуха не хватает. Их найдут. Так или иначе они умрут здесь. Каждый день в группе тянули жребий, какая пара следующей попробует выйти на арийскую сторону. Никто не хотел идти; никто не хотел отрываться от группы. У них не было никаких адресов, никакого безопасного пункта назначения. Все жаловались, что не готовы бежать в неизвестность. «Мы думали, что уйдем вместе», – говорили они. Печаль переполняла Хайку. И гнев: все мы такие трусы! Они ведь ничего не делали. Никаких известий до них не доходило. Есть ли еще там, наверху, живые?

Один из товарищей пошел добыть хоть какую-то информацию. Вернулся через несколько часов и доложил, что небольшое количество евреев живо, они работают в ликвидационном лагере, который устроили для того, чтобы очистить территорию гетто от остатков еврейского имущества.

Настала и очередь Хайки идти. Группа сокращалась. Пополнений больше не было. Она хотела уйти с Цви или Гершелем, но Ализа Цитенфельд задерживала движение, все время откладывая свой уход. Она должна была отправляться с братом и сестрой Цви. Так идет она или нет? Прямо сейчас!

Вдруг, из ниоткуда – крик. Немцы рядом. Разгребают уголь наверху. Добираются до входной щели.

Их обнаружили.

* * *

Один товарищ, которому удалось уйти раньше, договорился с Вольфом Бомом, руководившим ликвидационным лагерем. Бом послал одного еврея привести их из бункера в лагерь, но его сопровождали два нациста.

Хайка, ничего не зная о договоренности[743], не могла понять, как их нашли.

Суматоха. Люди хватали свои чемоданчики и тюки. Девушки и дети должны были тайно уйти первыми. Хайка натянула платье на голое тело, ни надеть туфли, ни взять что-то с собой она не успевала. Меир и Наха открыли заднюю дверь, Хайка уже было последовала за ними, но – бам! – они тут же снова захлопнули ее. Там, снаружи, было полно солдат.