Свет грядущих дней

Девушкам всегда были рады, особенно если они привозили обнадеживающие вести о деятельности движения. Во время выполнения своего второго задания за пределами Варшавы Чана ехала с чемоданом, набитым подпольной литературой: главами-брошюрами из еврейской истории, литературой о рабочем движении и национальных праздниках. «Было опасно путешествовать[211] с такими “рассказами”», – признавалась она, но была решительно настроена распространить все материалы. Во время одной такой поездки собрались не одна, а сразу две «пятерки». Все сидели в каком-то деревянном доме в темноте, и она рассказывала десяти товарищам о деятельности «Свободы», упирая на то, что не все погибло и что они должны черпать силы из своей истории. Молодые люди слушали, затаив дыхание; потом разошлись по своим углам, вернулись к своим заботам, однако внутри каждого горел огонь возрожденного мужества. Золотые слова Чаны приносили знание и временное облегчение, помогая молодым евреям почувствовать себя «сильными перед лицом грозовых туч, принесенных ужасными временами».

Эти молодые женщины, которых называли «девочками Цивьи», исполняли роль[212], которой предстояло вскоре стать одной из – если не самой важной – в движении Сопротивления.

Глава 6 От духа – к крови: возникновение ŻOB

Тося, Цивья и Владка

Декабрь 1941 года

Вильно, 1941. Декабрьский снег, легкий и пушистый, кружил на ветру. За полгода до этого нацистская военная машина прогромыхала на восток и взяла под контроль этот регион. В городах, куда Цивья и другие молодые люди бежали в 1939 году и где они вели сионистскую и бундовскую деятельность под советской и литовской властью, больше не было безопасно. До 1941 года евреи здесь еще имели работу, пользовались относительной свободой передвижения и правом на образование. (Кстати, многие женщины с благодарностью отзывались о прекрасном образовании, которое они получили под русской властью.) С приходом немцев все это вмиг прекратилось. Евреев начали сгонять в гетто, истязать, вводить антиеврейские законы, жизнь евреев стала погружаться в темноту, рушиться в пропасть.

Нацистская оккупация, однако, не испугала Тосю Альтман[213]. Возможно, даже наоборот: теперь ее миссия стала особенно важной.

Двадцатитрехлетняя активистка «Юного стража» приехала в Вильно. Ее густые золотистые локоны, осыпаемые снежными хлопьями, подпрыгивали в такт пружинящим шагам. Чтобы добраться до маленького гетто, устроенного в старом еврейском квартале, ей пришлось пересечь реку Нерис, пройти через заваленные снегом парки, мимо средневековых зданий, выстроившихся вдоль мощеных улиц, мимо еврейских библиотек, синагог, ешив и архивов – всего того, что процветало в этом городе, многовековом польском центре еврейской поэзии, религиозной учености и интеллектуальной жизни. Тося тоже бежала в Вильно в начале войны, поэтому город знала хорошо. Бо́льшую часть двух последних лет она безостановочно путешествовала по оккупированной нацистами Польше, ее маршруты напоминали безумные каракули, сливающиеся на листе бумаги из-за своей многочисленности. Договариваться с виленскими немцами было для нее ежедневной работой.

Тося начала руководить «Юным стражем» задолго до войны и так же, как Цивья и Фрумка, являлась ключевой фигурой в плане Б. Родившаяся в состоятельной, образованной и любящей семье, она выросла во Влоцлавеке, небольшом городе центральной Польши, где учился в свое время астроном Николай Коперник и где несколько веков спустя ее отец владел часовым и ювелирным магазинами. Являясь сионистом, он был активно вовлечен в дела общины. Тося тоже стала энергично участвовать в движении и благодаря своей любознательности, общительности и стремлению находиться в самом сердце событий быстро поднималась в организационной иерархии. Ее собственный переезд в Палестину был отложен, когда ее назначили главой молодежной образовательной программы «Юного стража» в Варшаве. Она завидовала друзьям, пребывавшим теперь в Земле обетованной, где они наверняка вели деятельную и интересную жизнь, и находила своих польских коллег по руководству, которые были постарше нее, чересчур серьезными. Со временем, однако, она нашла с ними общий язык.

Тосю считали модницей на польский манер. Она была «шикарной девушкой»: хорошо образованной, владеющей литературной речью, предпочитавшей спортивный стиль в одежде и «беззастенчиво» встречавшейся со многими кавалерами[214]. Особенно ей нравился Юрек Хорн, интеллектуал, обладавший творческой натурой (ее отцу, напротив, не нравилась его холодность). Романтичная Тося была «книжным червем» – вечно сидела в углу, скрестив ноги и уткнувшись носом в какой-нибудь фолиант. Она боялась собак и темноты, поэтому заставила себя выйти из дому ночью во время погрома, чтобы побороть свои страхи. Тося постоянно что-то напевала и смеялась, обнажая крупные жемчужные зубы. Затейница, легко завязывавшая дружбу, она тщательно избегала споров и очень боялась всякого рода недоразумений.