Свет и тени (ЛП)

Продолжим эту мысль: если Брахман является абсолютным синтезом всего, возможны ли в нём случайности? Как возможно появление такого варианта, такого помрачения Брахмана? Как можно не понимать, что это предложение имеет смысл только на основе предпосылки существования отдельного от Брахмана принципа, способного воспринимать его отвлечённо и случайно, что противоречит исходной предпосылке? Генон пишет (cтр. 30–31): «метафизически проявление можно рассматривать лишь в зависимости от верховного принципа и в качестве сугубо вспомогательной вещи, благодаря которой можно подняться к знанию трансцендентного». Теперь зададим вопрос: кто поднимается к этому знанию? Возможно, это сам Брахман; что, согласно учениям Экхарта, Иоганна Дунса Скота, Иоанна Скота Эриугены, Гегеля, Шеллинга и многих других, сам мир является процессом самопознания абсолюта. Однако в таком случае он ценен и реален – это не просто бесплотный призрак за пределами вечно сущего синтеза, а действие, посредством которого этот синтез передаёт себя самому себе. В ином случае существует нечто «помимо» Брахмана, превращающее его в относительную категорию, в «одного из двух», что противоречит первоначальной гипотезе. И вновь: «Неизменный по своей природе, Брахман развивает лишь содержащиеся в себе безграничные возможности, переходя от потенциальности к актуальности… и это без какого-либо воздействия на его сущностную неизменность, ибо это развитие является таковым лишь в той мере, в какой его рассматривают со стороны проявленности, за пределами которой не может быть и речи о какой-либо последовательности – речь может быть только о совершенной единовременности» (cтр. 36). Проблема остаётся той же: всё было бы прекрасно, если бы мы могли объяснить, как точка зрения, отличная от абсолютной, может существовать и сосуществовать с ней. Если же это невозможно, последовательность, развитие и всё прочее следует считать не случайным и иллюзорным, а абсолютно реальным. Единственным спасением от этой дилеммы может стать креационизм в духе projectio per iatum католических теологов, гласящий о способности божественного начала отделить от себя определённые центры сознания, способные затем вечно взирать снаружи на его внутреннюю сущность. Однако даже если забыть о логической несостоятельности этой теории, нельзя не отметить, что индийская мудрость о ней совершенно не знает.

Генон умножает точки зрения, чтобы объяснить эти антиномии, не понимая, что это не только ложное решение, но и настоящий порочный круг, если, конечно, не начинать с изначального дуализма – то есть полной противоположности того, чего он хочет достичь. Если проецировать противоречия на эти точки зрения, они не только не исчезнут, но лишь обострятся. Когда Генон пишет (cтр. 44), что проявление невозможно отделить от его принципа, не отменив его бытия – откуда и глубокий смысл доктрин Веданты и Махаяны, гласящих, что вещи одновременно являются реальными (соответственно их принципу) и иллюзорными (сами по себе) – он прав. Мы порицаем его не за это, а за отделение принципа от проявления. От мысли о том, что если мир не может отделиться от Брахмана, Брахман сам может отделиться от мира (как его свободная причина), совершается красивый скачок к мысли, что «весь проявленный мир совершенно ничтожен в сравнении с его бесконечностью» – сомнительное введение крайне спорного понятия бесконечности.

Этим сомнительным понятием является бесконечность, понимаемая как неопределённость, в которой всё определённое находит свою смерть. Для нас же это не подлинная бесконечность, а скорее её абстрактная ипостась, почти что свойственная невежественному и бессильному существу. Истинная бесконечность – это potestas, энергия безусловного соответствия воле. Абсолют не может, подобно камешку или цветку, иметь некую природу (а бесконечность обретёт её, если считать её чем-то фатальным, неизменным и, следовательно, пассивным по отношению к себе). Он то, чем сам определённо желает быть, нечто абсолютное, бесконечное. Его проявление себя – нечто конечное, индивидуальное и т. д. более не следует считать смертью и противоположностью бесконечному, а значит, и одной из форм небытия, пустоты, затмевающей плерому (omnis determinatio negatio est). Нет, напротив – это его действие, его слава, в которой он подтверждает и утверждает могущество своей свободы. Самое интересное здесь то, что такая точка зрения бытует также в одной восточной школе (которую, естественно, Генон назовёт «гетеродоксальной») – шакти-тантре, чья критика Веданты, несомненно, крайне значима.