Свет и тьма

Есений окинул меня злым, ненавистным взглядом и тут же отвернулся, в ожидании уставившись на дядю. Зачем пришли, было непонятно, но явно не пожелать мне счастливого пути в Ирий. И судя по пусть и холодному, но зримо довольному лицу Григория, то что они собираются сказать, едва ли мне понравится.

— До твоей казни осталось три часа, — сообщил Григорий, растянув рот в холодной улыбке. — Даже не думал, что это событие вызовет такой ажиотаж. Народу соберётся посмотреть на твою смерть больше, чем мы предполагали. Пришлось в спешке достраивать дополнительные ложи для знати.

— Спасибо, что пришли и лично сообщили. От этой вести сразу легче стало, сразу настроение поднялось, — скривил я рот в кислой улыбке.

— Твоя семья тоже будет, приехал дядя и бабушка, — не обратил внимания Григорий на мой сарказм. — И мать твою мы привезли.

Он многозначительно улыбнулся. Я бросил в его сторону злой взгляд и промолчал.

— Но это не все по поводу твоей матери, — медленно растягивая слова и ухмыляясь, продолжил Григорий.

Есений вперил в меня жадный, злобный взгляд. И этот взгляд так и горел жестоким предвкушением моей реакцией от того, что должен сказать Григорий. И всё это мне очень не понравилось, я невольно напрягся и подался вперёд.

— Боги на нашей стороне, Ярослав, — радостно улыбнулся Григорий, всплеснув руками. — Светлые боги не оставили нас. И, как я и думал, они ни за что не позволят тьме победить.

Я продолжал напряжённо сверлить его взглядом, ожидая услышать что угодно, но только не то, что он продолжил говорить дальше:

— Пока твоя мать вчера была в больнице, мы кое-что о ней узнали. Это воистину подарок, знак, что тьме не место в Явном мире!

— Ты поклялся на роду, что вы не причините ей и ребёнку вред, — жёстким тоном напомнил я.

— А это и не понадобится. Никто и пальцем не тронет твою мать. Мы предоставим ей лучшие апартаменты во дворце, будем кормить лучшими деликатесами, она ни в чём не будет нуждаться. Почти не в чём, — Григорий кровожадно улыбнулся.

— Говори прямо! — рявкнул я, не в силах совладать с гневом.

— Да ничего я не задумал, всё будет так, как я сказал. От нас только и требуется, что подождать, когда ребёнок сам её убьёт. Понимаешь ли, врач нам поведал вот какую любопытную вещь: дитя Златы Гарван очень крупное, и самой ей его не родить. Вскоре они обе умрут и всё решится само собой. Нужно просто не вмешиваться.

— Ты поклялся на роду!

— Нет, заботиться о здоровье твоей матери и защищать её, я не клялся. Я сказал, что мы не причиним ей вреда, и мы не причиним. Никто её и пальцем не тронет.

— Ах ты тварь! — я с яростью бросился на клеть.

Молнии клети шарахнули, прошибли все тело и волной меня отбросило в другой конец темницы.

Сквозь боль и звон в ушах я слышал злобный громкий смех Есения:

— Вы все заплатите за смерть моего отца, ублюдки! И даже не надейся, что твои дружки кровососы придут и спасут вас. Пусть только сунуться! Пусть только попробуют! А когда мы покончим с ними, я возьмусь за твою семью, уничтожу всё, что было тебе дорого. Сожгу твое древо, и камня на камне не оставлю от твоего родового поместья. А все земли твоего княжества раздарю Вулпесам и Григанским! Я не дам тебе жить спокойно даже на том свете, мразь, даже не надейся на это!

Пока я отходил от удара чародейской клети, они успели уйти. А у меня в голове билась только одна мысль, я должен что-то сделать, я должен это исправить, я должен их спасти.

* * *

Последние часы до казни я провёл, измеряя шагами малочисленные метры темницы. То, что сказал Григорий, буквально раздирало меня на части от ярости. Я передумал, кажется, все возможные варианты спасения, перебрал в голове все идеи, которые обдумывал ночью.

Но все они были невозможны. В глубине души я понимал, что все эти варианты, все эти мысли, лишь способ спасти рассудок от того, чтобы окончательно не свихнуться.

Поэтому я продолжал с остервенелой тщательностью думать и думать.

Если мои силы хоть немного вернулись, у меня будет возможность попробовать что-то сделать несколько раз. Пока меня будут вести по коридору катакомб и до транспорта, после, пока будут вести из транспорта по площади. И главный вариант, который мне казался самым возможным, у меня будет несколько минут, пока я буду стоять на эшафоте с петлей на шее и слушать приговор, чтобы попытаться что-то сделать.

Всего несколько минут на то, чтобы попытаться применить силу.

И что я могу? Со связанными руками я даже руну не смогу нарисовать. Но Кассей говорил про мои ментальные способности. Могу ли я как-то их использовать? Могу ли наслать морок на толпу, напугать их, и в этот миг попытаться сбежать?

Нет, ничего я в одиночку не смогу — утверждала логика и здравый смысл. Но здравый смысл практически покинул меня, да и что мне оставалось? Лучше попытаться хоть что-то сделать, чем совсем ничего не делать.