Свет и тьма

Странно, но из-за предательства дяди я даже не злился. Хотя и очень хотелось, но где-то в глубине души я понимал, что Олег увидел свою правду, увидел то, что хотел видеть. Эта правда была для него спасением, объяснением того, чего он не понимал и не хотел принять.

Он сам себя наказал. За предательство род изгонит его и лишит силы. Вот только, к сожалению, он поймёт это слишком поздно. Только тогда, когда древо вернёт силу, он узнает об этом. И боюсь, правды, когда он поймёт, какую ошибку совершил, Олег не вынесет.

Пока мы ждали, когда маму доставят в больницу, мне дали живицу, намазали, обработали ожоги мазью с живой ойрой, и боль начала потихоньку отступать. Затем меня отвязали от стула пыток и помогли пересесть за стол, куда уже положили листок с согласием на допрос под зельем правды.

Григорий время от времени жёг меня молчаливыми злыми, полными ненависти взглядами. Я прекрасно понимал, о чём он думал в эти секунды. Что если бы не я, то его брат был бы жив.

В какой-то миг я не выдержал:

— Вы же сами прекрасно знаете, почему я так сделал.

Григорий Алексеевич скривился и категорично махнул на меня рукой:

— Заткнись, всё, что мне нужно, я узнаю во время допроса.

Я понимающе заулыбался и закивал, но причин не использовать возможность уколоть его у меня больше не было.

— Это же была идея Михаила сжечь наше родовое древо, верно? — продолжил я говорить. — А ещё у него были мысли убить моего отца, чтобы некому было препятствовать моему поступления в академию боевых чародеев. И если бы отца не убил Каин Фонберг, он бы наверняка так и поступил.

Григорий сузил глаза, окинул меня угрюмым взглядом, и невозмутимым холодным тоном ответил:

— Вздор.

Но меня больше интересовала не его реакция, я знал, что он выдержит удар. А вот Святогор Макарович теперь смотрел на Великого князя с заинтересованностью и подозрением. Правда, и глава Тайной канцелярии не дурак, он прекрасно понимает, что если полезет в это, и сам лишится головы.

Но, несмотря на то, что устойчивость к моим провокациям у Великого князя была непрошибаемой, он всё же отошёл подальше от меня, а после и вовсе покинул помещение, лишив меня всякой возможности попытаться спровоцировать его ещё раз.

Через полчаса Григорий вернулся, сжимая в руке открытое зеркало связи. Он стремительно приблизился и положил зеркало на стол передо мной.

Оттуда на меня смотрела мама. Взгляд у неё был отрешённый, но при виде меня она тут же оживилась.

— Яр, ты как, с тобой всё в порядке? Ты где?

— У меня все хорошо, — солгал я, — лучше скажи, как ты себя чувствуешь. Ты в безопасности?

Мама окинула растерянным взглядом место, где сейчас находилась: белые больничные стены, такая же типичная больничная койка:

— Да, со мной всё хорошо, — неуверенно сказала она. — Меня схватили на границе Варганы в лесу, а потом я ничего не помню… А теперь я, кажется, в больнице. А ты? Где ты есть? Почему там так темно?

Видимо, мама после снотворного ещё не отошла и плохо соображала.

— У меня всё в порядке, не переживай, — я попытался улыбнуться.

— Когда мы увидимся? — мама уставила на меня напряжённый взгляд. — Где ты, Ярослав?

Я видел, что она уже всё поняла, видел по её лицу, какая борьба сейчас происходит у неё внутри. Она просто не хотела в это верить, не могла принять.

— Мы скоро увидимся, — улыбнулся я, прекрасно понимая, что она поймёт, что я лгу.

Мама тоже грустно улыбнулась:

— Обязательно, Ярослав. Скоро всё будет как раньше, скоро всё наладиться, — на её глаза навернулись слёзы. Конечно, она понимала, что так не будет, понимала, что скорее всего мы больше не увидимся в Явном мире никогда, но всё равно продолжала так говорить: — Мы вернёмся домой, и всё будет как прежде. Ты окончишь школу и сдашь экзамен на отлично, родится Светозара, и ты будешь её учить ходить и говорить. А летом мы поедем на Черноморье. На целый месяц. Будем купаться, загорать, кататься на корабле, и лениться целыми днями. Помнишь, как тогда, когда ты был маленьким? Всё будет хорошо. Да, Ярослав?

— Да, мам, — кивнул я в ответ.

Крупные слёзы сорвались с её глаз и покатились по щекам, но она, как и я, продолжала улыбаться. Мы прощались.

— Так, хватит с меня этих слезливых соплей! — в раздражении Григорий выхватил у меня из рук зеркало связи и захлопнул его. — Я своё условие выполнил, теперь твой черёд!

Он уставил на меня пытливый взгляд и настойчиво подвинул лист согласия и иглу.

Я проткнул указательный палец, приложил к лису выступившую каплю крови, затем начертил знак рода Гарван. Знак получился ярче, чем я ожидал, значит, сила начала возвращаться. Но вряд ли это как-то спасёт меня.

После того, как я подтвердил согласие на допрос, Святогор Макарович положил на стол «глаз», направив зрачок следящего артефакта на меня, и поставил передо мной пузырёк с зельем и приготовил маленькие песочные часы. Я откупорил пузырёк и выпил залпом горькую, тягучую, как кисель, жидкость, закрыл глаза, выдохнул и морально приготовился к вопросам.

— Кто убил Михаила Алексеевича? — быстро заговорил Григорий.