Читаем Свет очага полностью

Но я не могла успокоиться, все вглядывалась в ее лицо. Сон это, явь? Сама Света сидит передо мной! Не надеялась я, что когда-нибудь увижусь с нею. И вот теперь… В «куфайке», старом черном платке, она похожа на простую крестьянку, но нежное, прекрасное ее лицо светло по-прежнему и необычно. Вглядевшись попристальнее, я заметила в нем перемены.

— Ах, Света, Света, — качала я головой.

Мне нужно было ей много сказать. Чудом казался приход ее именно в тот дом, где пряталась я. Слова не выдерживали, ломались, и я выбрала и твердила самые крепкие: ах, Света, Света… Три месяца назад мы с нею расстались. Первое время, входя в какую-нибудь деревню, я вздрагивала, заметив светловолосую женщину. Как горячо я молилась, чтобы она оказалась той, кого я все еще надеялась встретить. Как часто, с каким недоумением, любовью, обидой, материнским каким-то пониманием и всепрощением думала я о ней. И вот теперь, когда встретила, никак не могу в это поверить.

— Ну, успокойся же, Назира, — положив руки мне на плечи и заглядывая в лицо, говорила Света. — Дай-ка я погляжу на тебя хоть. Ну вот, я поверила, что ты — это ты, — Света усмехнулась. — Все такая же, не изменилась.

По. глазам Светы я вижу, что она заметила темные пятна на моих щеках.

— Да нет! Изменилась я… Извелась.

— Ну, конечно, в твоем положении так и должно быть, — начала было она и смешалась. Легкая тень пробежала по ее лицу. Она нахмурилась, сошлись привычно морщины на переносье. Кажется, я что-то поняла, догадка холодком прокатилась под сердцем.

— Не зря говорят, гора с горой не сходятся, а люди сходятся, — улыбнулась несколько смущенно Света. — Вот видишь, где нам с тобой встретиться довелось.

— Ба, да вы, похоже, подруги давние, — сказала удивленно и даже весело тетя Дуня.

Захваченные встречей, мы забыли о ней. А она и не обижалась, была лишена бабьего любопытства, тихонько возилась возле плиты, пережидала, пока мы со Светой наговоримся.

— Господи, тетя Дуня, Света же — подруга моя, — смеясь и плача, сказала я.

— Ну и хорошо, что твоя подруга, и ладно, а то бы я так и не узнала, как отец с матерью нарекли ее, звала бы всю жизнь Смуглянкой. А она ведь совсем не смуглянка, а светленькая, — улыбнулась и тетя Дуня.

— Вы уж простите, Евдокия Герасимовна, — быстро заговорила Света. — Не из-за недоверия все это к вам. Так требуется, так надо, понимаете? Лучше для всех нас, чтобы никто не $нал моего настоящего имени. Конспирация, понимаете?

— Коне… господи, язык сломишь, — как бы с досадой сказала тетя Дуня.

— Подпольное… Хранить тайну, значит. А я вот — встретилась, Назира всю мою тайну и раскрыла.

— Вона как, вона. А я-то ее прятала даже от Степана Петровича. Где ж тут сохранишь тайну, раз сошлись одни бабы, — с улыбкой покачала головой тетя Дуня. — Ладно уж. Раз соскучились друг по дружке, то и поговорите сахарно, всласть.

Тетя Дуня оставила нас вдвоем, ушла зачем-то в сени.

— Света, ты кого-нибудь из наших не встречала?

— Где уж тут! Разве в такой каше встретишь кого-нибудь. Легче иголку в стоге сена отыскать.

— Почему? Мы же вот с тобой встретились.

— Просто счастливая случайность. Но я не совсем тебя потеряла из виду. Раза два нападала на твой след.

— Как, где это? Когда?

— Как? — усмехнулась Света. — Ты человек приметный.

— Чем же?

— Ну, сама подумай, много ли восточных женщин бродит по тылам врага? Местные нас не особенно-то замечают, а тебя надолго запоминают. Так что примечательная личность. Я в нескольких деревнях слышала: «Заходила к нам какая-то женщина нерусская». К тому же, говорят, в положении. Кто же это мог быть, как не ты? А?

— Почему же ты… Почему ни разу со мной не встретилась?

— Что ты, ей-богу, — улыбнулась Света. — Разве ты кому-нибудь говорила, по каким деревням пойдешь?

Нет, я не говорила, я сама не знала, куда пойду, петлист был мой путь, это верно, но если бы я где-нибудь услышала имя Светы, непременно пошла бы искать ее тотчас же, забыв о том, как мы расстались с нею, какие часы я пережила тогда, в лесу, сидя у затухающего костерка. Так сразу, безоглядно, можно прощать только родному человеку, а для меня в эти бедственные времена никого не было ближе, чем Света, — понимает ли она это?

— Ты не обижайся, — сказала она грустно. — Если бы я стала искать, расспрашивать, может, и нашла бы тебя, может быть. Но я не могла… не могла… после того, что было со мной, — не могла, — глаза ее на миг расширились, замерли, но быстро она очнулась, бабьим, новым движением заправила ковыльные свои пряди под платок, — как ты жила, как шла?

— Да уж тащилась, поскольку живой была. Так и дотащилась до этой избушки.

— Ну и как тебе здесь?

— Пока ничего. Хороший она человек, тетя Дуня-то. Хотя неизвестно, чем дело кончится.

Какая-то обеспокоенность скользнула по ее лицу, и я поняла, что думает она обо мне.

— Ну, ничего, наладится как-нибудь, все будет хорошо.

— Мне кажется, и в этом доме скоро станет неспокойно.

— Ты пока поживи здесь. А мы вскоре что-нибудь придумаем, — деловито сказала Света.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза