Они никогда на самом деле не обсуждали это. В любом случае ни разу с шестнадцатилетия Шерлока. Та давняя беседа состоялась за чаем (Эрл Грей от «Twining’s») и прелестными светло-розовыми пирожными из крошечной французской кондитерской в Кингсбридже.
Весьма цивилизованно.
Мамуля, Майкрофт. Шерлок собственной персоной, хотя и без желания.
И, разумеется, знаменитый доктор из Вены.
Шерлоку было не привыкать к докторам, всемирно известным или каким ещё, так что он знал, как устроить свои длинные конечности на плюшевом кресле в гостиной Мамули. Как принять такое выражение лица, чтобы даже самому наблюдательному взгляду (Ну, кроме Мамули. И Майкрофта, чёрт бы его побрал.) не было видно ни единой эмоции, кроме невероятной скуки.
Он отпил чай и раскрошил пирожное в розовую кучку, когда разговор перешёл с его склонности к навязчивым идеям на более странные вещи о его хорошо известной невозможности общаться с ровесниками. Даже Майкрофт слегка фыркнул на это.
— Конечно, его ум весьма удивителен, — заявил доктор успокаивающим голосом.
Шерлок на секунду забылся и поднял бровь.
Доктор не заметил, потому что обращался к Мамуле.
— Мы использовали совершенно новый тест, миссис Холмс, разработанный в Швейцарии. Ваш сын превзошёл все ожидания.
— Ох, действительно, я превзошёл, — неспешно пробормотал Шерлок, аккуратно поставив чашку на стол. — Я смог узнать предмет, когда он касался моей руки. Я смог идеально повторить предложение из пятидесяти слов.
Доктор вздохнул.
Шерлок улыбнулся.
— На самом деле, я повторил его на четырёх языках.
— Да, так и было.
— Позёр, — пробормотал Майкрофт.
— Это то, чем я живу, — Шерлок глянул на Мамулю. — о, и давайте не забывать, что я мог бы стричь купоны.
На секунду в комнате воцарилась тишина.
Наконец, доктор перемешал записи.
— И его художественные возможности экстраординарны.
— Неудивительно, — кисло отозвался Шерлок. — Я экстраординарный художник.
— Как бы то ни было, — упорно продолжал доктор, — как это часто бывает, люди с артистической натурой вырабатывают нежелательные черты характера, которые как вы знаете, находятся в поле моего особого интереса.
Мамуля наконец поддалась тревоге, которую скрывала с завидным самообладанием.
— Но мой сын… он…? — Казалось, она не могла произнести слово.
Шерлок встал, разгладив свой серый шерстяной жилет.
— Моя мать хочет знать, не безумен ли её младший сын, — любезно закончил он.
Майкрофт фыркнул.
— О, нет, я совсем не это имел в виду, — поспешно заверил доктор. Затем он пустился в пространные объяснения, во время которых Мамуля время от времени кивала.
Шерлок подошёл к французскому окну и посмотрел в сад, потеряв интерес даже к притворству, что ему нет дела.
В беспрецедентном проявлении братской солидарности Майкрофт присоединился к нему. Они не говорили и даже не смотрели друг на друга.
Меньше чем через два года Майкрофт отправил его на войну.
***
Шерлок никогда не боялся сойти с ума. Ни когда Мамуля послала его на проверку. Ни когда его окружало безумие войны. Ни когда он был заложником кокаина.
Он просто принял возможность, как данность, и занимался своими делами.
А затем в его жизни появился Джон, и Шерлок со спокойной уверенностью признал, что единственное, что низвергнет его во тьму — это, если Джона больше не будет.
Два лакея Майкрофта доставили его обратно в квартиру, с приказом оставаться внутри, пока Мориарти не выйдет на связь. Шерлок видел из окна студии, как они вышли из машины, но знал, что они отойдут далеко. Один останется перед зданием, а второй позади — очевидно.
Майкрофт не доверил ему выйти на связь, когда придёт время.
Майкрофт не был идиотом.
Оказавшись в одиночестве, Шерлок задался вопросом, что если это и есть тот день, когда монстры вышли из тьмы, чтобы забрать его. Он уже знал, что когда они явятся, он встретит их с распростёртыми руками.
Квартира всюду носила следы присутствия Джона. Рубашка, небрежно брошенная на кресло. Вазочка с его любимым двухслойным мармеладом всё ещё стояла на столе в кухне. Запах его мыла витал в воздухе.
Шерлок расхаживал по студии из одного конца в другой, снова и снова, чувствуя, словно невидимые насекомые ползают по всему телу. В голове барабаном звучала мантра.
ДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОН
Внезапно он остановился в углу комнаты. Рукой он развернул мольберт и уставился на лицо Джеймса Мориарти. Шерлок понял, что на самом деле никогда ни к кому не испытывал ненависть. Не такую, похожую на взрыв жгучей желчи внутри. В его действиях не было импульсивности, потому что Шерлок Холмс, даже переполненный горящей ненавистью и стоящий на краю бездны, оставался человеком рассудка. И логики. Поэтому, когда он протянул руку и взял мастихин, то прекрасно знал, что собирался делать дальше.
Первый порез прошёлся от верхнего левого угла к нижнему правому. Следующий начался в верхнем правом и спустился вниз, образуя крест.