Свет тьмы. Свидетель

Прижавшись к стене, Лида почти не дышит, пораженная поворотом своих мыслей и чувств. Она немного боится этого дома, но уже начинает очень любить. Если бы она так не стремилась вырваться в большой мир, то с радостью укрылась бы здесь, как это сделали бургомистр и его жена. «Потому что все те, что когда-то жили здесь, — говорит она себе, слегка при этом вздрагивая и боязливо оглядываясь, — не могут уйти отсюда совсем». Она ничуть не удивится, если встретит их именно сейчас, если они все сразу, толпой, окружат ее, и она ни чуточки их не боится.

Но тут Лида устремляется на третий этаж, где, как ей говорила Маржа Тлахачова, сейчас находится пани Нольчова. Но не врываться же туда запыхавшись, как ненормальная. Чем бы она объяснила свою поспешность? «Я боюсь лестниц в вашем доме»? И она поднимается, как полагается благовоспитанной барышне, которой очень хочется быть настоящей дамой. Она и сейчас немного играет эту роль, к которой ее принуждает обстановка, — широкая лестница с дубовыми панелями и серый плюшевый ковер, посеребренный солнцем, вызывают в ней представление, будто она поднимается по ступеням сказочного замерзшего водопада.

Пани Нольчова и в самом деле сидит в галерее, залитой теплом и солнцем. Все окна закрыты, потому что на дворе ветреный сентябрьский день, а здесь жена бургомистра сидит в легком платье, накинув на плечи лишь шелковый платок. Девушка возвращается мыслями к своей нелепой игре на лестнице, и простота и безыскусность этой женщины ее покоряют. Поколебавшись, она застывает на месте, готовая повернуться и исчезнуть, пока пани Нольчова не заметила ее присутствия; взгляд ее устремлен куда-то на кроны деревьев перед окнами, и лицо имеет столь странное выражение, что вызывает у Лиды одновременно и страх, и сострадание. Но тут пани Катержина, почувствовав, что в комнате она не одна, отрывает взор от окна, и, увидав Лиду, улыбается искренне и приветливо.

— Лидушка, — говорит она, — извините, я так задумалась, что могла и вовсе не заметить, что ко мне явилась сама молодость и радость.

Лида заливается краской смущения, а пани Катержина жестом приглашает ее сесть в кресло напротив.

— Что скажешь, Лидушка?

Девушка опускается в кресло и еще больше смущается. Никто не поверит, как трудно иногда говорить о себе, хотя мысли только этим и заняты.

— Я пришла к вам, потому что мне было невыносимо страшно.

Пани Катержина улыбается мягкой, блуждающей где-то далеко улыбкой. Ну, разве не смешно, что кто-то приходит к ней поделиться своими страхами? Такая молодая, красивая, все у нее впереди.

Если бы Лида была ее дочерью, мог бы рядом с ней расти и ее светловолосый сынок? Кто знает, быть может, он и рос бы, но являлся, наверное, лишь для того, чтобы приласкаться к своей маме и не манил бы ее с собой своей грустной улыбкой, а терпеливо ждал, когда ее принесет к нему река времени.

— Вы полюбили и не знаете, кому об этом сказать?

Лида смеется, эта дама сразу становится ей еще ближе.

— Если б дело было только в этом, я бы знала, как мне поступить. Может, я и люблю одного юношу, так люблю, что едва ли буду кого-нибудь любить сильнее. Но что мне делать, если другое влечет меня еще больше?

Пани Катержина слегка бледнеет. Разве все, что сказала Лида, не точное повторение ее собственной истории? Видимо, такое происходит потому, что корни всех человеческих чувств и вообще всего, что может с нами случиться, — общие. Пани Катержине приходится заставлять себя ответить, но ее ответ кажется ей чересчур обдуманным, чтобы девушка могла поверить.

— Я не понимаю вас, Лидушка. Когда я полюбила своего мужа, для меня перестало существовать все на свете.

Лида вздыхает.

— Это было наверняка прекрасно, и я могу лишь пожелать себе того же.

Пани Катержине необходимо собрать все силы, чтобы удержаться мыслями возле этой девушки, пришедшей к ней с юной верой и надеждой, что она поможет ей разобраться. И Лида, напряженно вглядываясь в нее, понимает, что перед ней уже не та пани Катержина, что была на празднике в саду. Она стала совсем прозрачной, и, хотя по-прежнему красива и приветлива, ей кажется, что пани Катержина отдаляется от нее с каждым словом. Это не холодность, и Лида верит, что пани Катержина любит ее так же, как и прежде, но что-то отделяет ее теперь от всего, что происходит вокруг.

— Что же вам мешает? — спрашивает пани Катержина, и это звучит так, словно она спрашивает самое себя.

Лида набирает в легкие воздух, как будто собирается прыгнуть в воду, и выпаливает:

— Я не могу здесь жить. У меня разрывается сердце, когда я вспомню о маме, о тете Лени и еще кое о ком, но оставаться здесь я не могу. Как подумаю, что должна прожить здесь всю свою жизнь, мне хочется убить себя.

Страстность девушки задевает в душе пани Катержины что-то такое, к чему она никогда не прикасалась. Она принуждает себя отвечать ей с улыбкой:

— Но на свете почти все места одинаковы, если живешь там постоянно. А стремление к перемене можно удовлетворить путешествуя. Ради этого нет необходимости отказаться от любви и от дома.