Свет утренней звезды

Постель до сих пор хранила его запах и вмятину на подушке, там, где покоилась его голова. Снова посмотрела на запястье, потом на ногу, и вспомнила слова Ярла, что будет больно, гораздо больнее чем с Кта, если попытаюсь бежать. Я не понимаю, почему это сделала? Сработало, наверное, природное упрямство, а может сердце отчаянно не желало верить, что все кончено, и у меня больше нет шансов на побег. Закрыв глаза, я попыталась разомкнуть линии сумрака. Подвластная мне магия поддалась так просто и легко, как вдох и выдох. Это было невероятное ощущение, это все равно что дать слепому увидеть свет и насладиться красками мира. Я стояла, и плакала от счастья, переполнявшего меня упоенного восторга и светлого торжества. Никто не может понять, каково это — снова почувствовать свою суть, то, к чему ты привык с рождения, как к руке, ноге, или лицу, которое ты каждый день видишь в зеркале. Хотелось смеяться. Хохотать громко-громко, чтобы эхо отлетало от стен и кружило надо мной в безумном танце. Следом за радостной эйфорией пришло понимание того, что я свободна. Наконец-то, снова свободна.

Без страха и сомнений я сделала шаг вперед. Вернее хотела сделать, потому что линии сумрака колыхались у меня перед самым носом, а я не могла даже пошевелиться, чтобы преступить черту. Это что такое? Кто-то невидимый словно держал меня за руки и за ноги, не позволяя нарушить границы дозволенного. Поводок. Очень короткий поводок. Это так и выглядело. Так вот о чем говорил Харр. Сволочь. Он знал, что я попытаюсь… Мгновенно замкнув сумрак, резко развернулась. По стене ползло золотое свечение, пронося сквозь нее Ярла. Хвала богам, я успела. Он сделал широкий шаг навстречу мне и замер в полуметре. Привалившись спиной к мраморной колонне, оддегир загадочно улыбнулся, скрестив на своей огромной груди руки.

— Что, ма эя. Не получается? Беда…

****

Не думал, что синеглазая так высоко ценит свою свободу: она озверела, когда осмыслила, что я посадил ее на цепь Хрра. Орала и царапалась, как сумасшедшая, хотя я не могу ее за это винить, не знаю, как сам поступил бы на ее месте. Глупая дурочка, она не понимает, что я просто обезопасил ее. С той силой, что заключена в ней, и ее наивной доверчивостью, она может стать легкой добычей контрабандистов, и рабство будет самым меньшим из зол, которое может с ней случиться. В том, что попытается бежать, даже не сомневаюсь. А сейчас, без знака Кта, и подавно. Теперь понятно, почему эктраль молчала все это время — магия Кта проникла в кровь, блокируя любой всплеск силы. Убил бы ту тварь, что так поиздевалась над малышкой. Есть столько способов не дать ей бежать, но почему-то из всех возможных работорговцы всегда выбирают самый безжалостный. Браслет безвреден, и позволит мне мгновенно перенестись к ней, как только эктраль снова потянет ее в другой мир. Хорошо, что сегодня был рядом, синеглазка могла захлебнуться и утонуть в озере. Это невероятно, я предполагал все, что угодно, но только не это. И представить себе не мог, что хрупкое тело девочки способно вместить в себя сотворяющий камень. Такое было под силу только отцу.

Кто она? Откуда? Что это за магия, способная удержать в себе столь мощный артефакт силы? И ведь не скажет, мерзавка синеглазая. Пытать буду, не скажет. Пытать? Да какое там… Разве я могу ее пытать? Я не могу причинить ей боль. Даже крикнуть на нее не могу. Не знаю, что со мной, вижу ее слезы — и в горле ком, в голове туман, а в душе тоска. Она бросалась в меня ночью камнями своих жестоких слов, а мне казалось, что синеглазая тэйра взяла в свои хрупкие руки мое сердце, и сдавливала с такой силой, что было трудно дышать. Не думал, что это так больно… как рана, в которую воткнули тантор, расковыряли и засыпали солью. Что сделала со мной эта златокудрая девочка? Зачем стирал с ее мокрых щек слезы, обращая в цветы и самоцветы? Зачем смотрел всю ночь и умирал от желания? Я болен ею… Смертельно болен… Не могу ни взять силой, ни отпустить.

Аура вспыхнула красным, натягивая цепь Хрра. Вот же, паршивка, и боли не испугалась, а может, поняла что обманул.

— Аэр, перенеси, — дух подхватил меня, за секунды преодолев расстояние, отделявшее меня от синеглазки. Когда вышел в спальне, она стояла напротив и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, как воришка, которого только что поймали за руку.

— Что, ма эя, не получается? — от ее растерянного вида хотелось рассмеяться. — Беда.

Она вскинула свой вздорный нос и нагло заявила мне в ответ:

— О чем это ты? Не понимаю.

Лгунья. Врет ведь и глазом не моргнет. Ничего, ма эя, однажды ты снова попробуешь… Я буду готов. А пока, поиграем…

— Снять не получается?

Бровь синеглазки капризно изгибается зигзагом, и с презрительно дрогнувших губ слетает:

— Что снять?