Свет утренней звезды

Долгим взглядом окидываю ее одетую в мою тунику фигурку, опускаясь по голым ногам к ступне с браслетом. Синеглазка, стыдливо зардевшись, начинает нервно кутаться в необъятные крылья моей рубахи. Правильно, ма эя, прячься. Потому что от одного воспоминая, что скрыто там, под этим белым балахоном, кровь ударяет мне в голову, а в паху становится невозможно горячо и больно. Наплевать бы на все, и взять ее прямо сейчас, растерянную, растрепанную, такую теплую после сна. Только, боюсь, что тогда не смогу остановиться, и делегации Эугеды придется ждать дегон, пока смогу выпустить свою женщину из постели. А я очень хочу понаблюдать за радостным воссоединением безутешного отца со своей пропавшей дочерью

— Браслет, — киваю головой на ободок на ее щиколотке. — Ты пыталась снять браслет, ма эя?

Девчонка опускает глаза, скрывая их злорадный блеск. — Он не снимается, — бурчит она. — А жаль, — синеглазка вскидывает лицо, с вызовом бросая мне. — Но я обязательно еще раз попробую.

Врушка, я-то знаю, что ты пыталась воспользоваться магией.

— Не хочется тебя огорчать, но снять его могу только я.

— Это ты так думаешь, — она вдруг улыбается такой ядовито-приторной улыбкой, что мне становится не по себе: а вдруг она действительно нашла способ, как его снять?

— Я не думаю, я знаю.

— Тогда ты наверное очень огорчишься, если я отрублю себе ногу и подарю тебе ее вместе с браслетом, Харр? — от ее слов мороз по коже. Не сомневаюсь, что она на такое способна. Мое спокойствие в этот момент только видимость, внутри меня начинает пробуждаться ураган.

— Я не очень огорчусь, синеглазая, потому что я тебя вылечу, и тогда посажу на настоящую цепь, чтоб не могла причинить себе вред. А вот твой отец, думаю, очень расстроится.

— Что? — у синеглазки такое лицо, словно она увидела монстра. Губы начинают дрожать, и она неосознанно пятится назад.

— Нас ждут в отторуме, — объясняю я. — Правитель Эугеды, послы, и твой отец прибыли рано утром, и жаждут тебя видеть. Ты хочешь пойти на эту встречу?

Девчонка опускает голову, блуждая по полу потерянным взглядом, потом поднимает на меня свои глаза-звезды полные слез и несмело кивает. Странная реакция. Пока не понял, то ли она не рада, что ее нашел отец, то ли отца у нее нет, отсюда такое удивление и выражение ужаса на лице. — Тогда одевайся, ма эя. Или хочешь пойти так? Я не против.

Она оглядывается по сторонам, очевидно в поисках одежды, потом вопросительно хмурится и зло произносит.

— Мне позволено привести себя в порядок без твоего высочайшего присутствия, или ты собираешься смотреть?

Я бы посмотрел, ма эя, только это действо скорее будет пыткой для меня, чем для тебя, поэтому, коснувшись рукой ее упрямого подбородка, отвечаю:

— Ты даже не представляешь, синеглазая, как много тебе позволено. Я приду за тобой, когда будешь готова, — хлопнув в ладоши, зову слуг, чтобы помогли ей одеться и, повернувшись, ухожу к себе.

Документы о сотрудничестве с Эугедой я подготовил ночью, пока златовласка спала. Поистине бесценный подарок для мира, входящего в лигу, от такого не отказываются. Сомневаюсь, что Эугеда дальше будет оставаться в Альянсе, у нее теперь особый статус, возносящий над всеми расами, пытающимися защититься от мощи и власти Оддегиры. Анран и Эридор высказали свои сомнения по поводу правильности моего предложения, и долго отговаривали, мотивируя тем, что я делаю себя заложником собственного решения. Если с моей супругой что-то случится, то в прибыли останется только Эугеда, мне же придется искать себе другую пару, и желательно из этого мира. Они не могут понять, что я просто не позволю, чтобы с ней что-то случилось — это в моих силах и в моей власти, а когда доберусь до Тэона, это вообще перестанет быть проблемой. И меня мало волнует, что для Оддегиры такой договор не выгоден, я и так слишком много ей позволил. В скором будущем расстановка сил в спектре кардинально поменяется, но старикам об этом знать не обязательно, поэтому успокоил их, что внесу в договор пункт, не позволяющий манипулировать собою. Аэр просочился сквозь стену, недовольно сообщив:

— Она готова.

— Решил, наконец, выяснить, чем синеглазка так не угодила вечным.

— Аэр, тебе не кажется, что супруга повелителя заслуживает более уважительного обращения, чем просто «она»? Лицо золотого передергивается, потом принимает обычный облик, и он обижено произносит:

— Ваша уважаемая супруга только что запустила в меня туфлей, обозвав извращенцем и наглой тупой мордой.

Меня распирает от смеха, и прикрыв ладонью глаза, чтобы дух не понял, насколько мне весело, интересуюсь:

— Ты что, подсматривал за ней?

— Вы же сами приказали, чтобы волос с ее головы не упал, — сетует золотой. — А она возмущалась, что платье ее душит, а из-за прически, которую ей сделали, она останется лысой, потому что когда станет вынимать из нее украшения, снимет их вместе со скальпом.

Этого еще не хватало, что вирры себе позволяют? Взяв со стола бумаги и печать, отдал их вечному, направившись к синеглазке.