Свет утренней звезды

Я сразу и не понял, где она. Служанки обступили ее плотным кольцом, колдуя над нарядом и волосами, и только когда заметили меня, мгновенно отпрянули, открывая моему взору женщину, от вида которой перехватило дыхание. Передо мной стояла неземная тэйра, сказочно прекрасная, восхитительно утонченная, чарующе нежная. Волосы ей подняли наверх, в какую-то сложную прическу, украшенную жемчугом и золотыми нитями. Платье, под цвет ее глаз, красиво легло по идеальной фигуре, открывая гибкие плечи, лебединую шею и высокую грудь. Она качнулась, сделала шаг вперед, и шелк плавно заструился по бедрам, обрисовывая контур стройных ног. В этот миг я завидовал сам себе. Эта ошеломляющая красавица принадлежала мне, только мне. Моя жена, моя тэйра, ма эя.

— Госпожа, вы забыли украшения, — служанки бросились к ней, протягивая браслеты и кольца. Величественно повернув голову и тоном, от которого замерзла бы и пустыня Наргаш, синеглазка заявила:

— Достаточно и тех, которые надел на меня муж.

Все еще злится на меня, не может забыть, что привязал к себе обманом. Это пройдет, моя тэйра, однажды ты простишь мне и это… я постараюсь.

— Пойдем, ма эя, — протягиваю ей руку, но она медлит, смотрит на меня изучающее и серьезно.

— Почему ты так меня называешь? — вдруг спрашивает она.

— Как?

— Эя.

— Потому что женщину с такими глазами должны были назвать именно так. Не Лорой, не Аурелией, а Эйей, — я улыбаюсь, захватывая пальцами ее подбородок, заставляя смотреть на меня. — Знаешь ли ты, что означает это слово?

По лицу златовласки пробегает тень, и взгляд ее устремляется словно куда-то сквозь меня. — Свет утренней звезды, — грустно произносит она.

Внезапная догадка озаряет меня, как вспышка.

— Ты Эя!

Она закусывает губу, мечется испуганным взглядом по стенам, понимая, что сболтнула лишнего и выдала себя. Невероятно! Ну, конечно…

— Я угадал! Ты Эя, — уже смеюсь я, притягивая ее к себе и заключая в кольцо рук. — Ты моя Эя.

— Я твоя рабыня, — злобно пыхтит она, пытаясь меня оттолкнуть. Бесполезно. Не отпущу. Ни за что на свете не отпущу.

— Ты моя жена, — шепчу ей на ушко. — Моя тэйра. Моя Эя.

Она вертится, уклоняясь от моих прикосновений, но я все равно нахожу ее сердитые губы и целую, забывая, зачем пришел. Нежная. Солнечная. Чистая. Моя Эя.

— Ты же сказал, нас ждут, — ее глаза лихорадочно блестят, щеки зарделись румянцем и мне хочется послать всех к драггу и сказать «Пусть ждут, я ждал тебя дольше».

— Аэр, — я зову духа, замечая, как кривится синеглазка, когда золотой появляется пред нами. — Перенеси нас.

— И держи свои…не знаю что там у тебя, подальше от меня. Извращенец, — фыркает моя сердитая тэйра, едва вечный подхватывает наши тела.

Отторум заполнен людьми. Эорды расселись по кругу, ожидая моего прибытия, и даже гаденыш Тахар явился, не желая пропустить такого события. Забился в угол, думая, что я его не замечу. Лекари поработали славно, лицо почти зажило. Зубов поди не досчитался, ну так это замечательно, меньше будет открывать свой поганый рот.

Делегация Эугеды кучкуется у стола заседаний в ожидании нашего появления, и едва замечают, что мы с синеглазой стоим позади них, от толпы отделятся светловолосый мужчина, бросаясь на шею моей тэйры до того, как она успевает что-либо понять.

— Моя девочка. Доченька, — повторяет он, прижимая к себе потеряно моргающую златовласку. Он что-то шепчет ей на ухо, думая, что я не замечаю, и она, как зачарованная, обвивает его руками, глупо произнося:

— Папа.

Ты плохая актриса, моя Эя. А может я слишком внимательный зритель. В одном я уверен точно: этот человек — не твой отец. Но ты ведь не хочешь, чтобы я это понял. Тебе зачем-то так нужна эта глупая игра, моя синеглазка, поэтому я сделаю вид, что верю твоему лжеродителю.

Протягиваю ему руку, вежливо приветствуя. — Рад видеть отца моей супруги в добром здравии. Как вы находите свою дочь? Надеюсь, теперь, когда убедились, что она цела и невредима, вы успокоились?

Шут кланяется мне, бормоча какие-то глупости, что бесконечно счастлив, что это для него такая высокая честь — породниться с повелителем Оддегиры. Болван, да настоящий отец, свою дочь ко мне бы и близко не подпустил, и первым делом спросил бы ее, чего хочет она сама. Меня раздражает его заискивающий треп, а потому жестом даю понять, что все могут садится. Аэр отдает мне договор с печатью, и я предоставляю его для прочтения правителю Эугеды. Мои предложения более чем щедры, глаза Хельвуда начинают округляться по мере прочтения, а вскоре все легаты довольно переглядываются, щелкая языками, и едва не лопаются от восторга.

За длинным текстом они не замечают маленькую приписочку, что договор действителен только в том случае, если моя супруга проживет в браке со мной до конца моих дней, родив мне детей и состарившись вместе со мной. Не задумываясь, Хельвуд ставит под документом свою подпись, скрепляя печатью, а я довольно улыбаюсь: теперь, синеглазку у меня никто не отнимет. Когда дочитаются, сделают все, чтобы она оставалась моей женой и дальше.