Свет в джунглях

Проект Альберта Швейцера был одобрен. Начались поиски подходящих столбов. Часть сотрудников копала ямы под столбы. Другие приготавливали раствор и цементировали ямы, так как сваи должны были стоять прочно, словно литые.

С натруженными руками и угольно-черным лицом возвращается теперь домой Альберт Швейцер. Все дни напролет он пропадает в лесу, заготавливая сваи. Встречающий его Марк Лаутербург шутит:

— Вы, конечно, большой доктор, но не такой уж и белый.

Заготовлено четыреста свай. Можно приняться и за строительство, так как этих свай должно хватить по меньшей мере на пять строений.

В апреле — в удобное для строительства сухое время года — работы развернулись на полную мощность. Воодушевленный первым успехом, Альберт Швейцер трудится с необычайным подъемом. Ему удается увлечь личным примером не только врачей-европейцев, но и своих африканских сотрудников. На глазах растут каркасы будущих госпитальных зданий. Крыши сверкают новенькой черепицей. Стены из гофрированной жести рождаются диковинно быстро, как в сказке.

Фактически уже через несколько месяцев основные постройки были завершены. Большую часть рабочих Швейцер перебросил на работу по их внутреннему оснащению. К сожалению, выяснилось, что африканцы, как ни старались, не могли производить окраску стен. Дело в том, что они портили дефицитные кисти.

Альберт Швейцер обратился за помощью к врачам-европейцам и даже к медсестрам. Все они охотно согласились стать на время малярами. Только доктор Тренсц, который всего несколько дней назад прибыл из Европы на смену доктору Нессману, удивился вслух:

— Почему я, врач, должен заниматься такими делами?

Тоже недавно приехавшая в Ламбарене медсестра Гертруда Кох пристыдила Тренсца:

— Посмотрите на Старика (так новички называли Швейцера), он совсем извелся... Смотрите, смотрите, как он ловко действует топором, а ведь он тоже врач.

Тренсц не произнес больше ни слова и взялся за кисть. Прошло совсем немного времени (какая-нибудь неделя), и он понял, что от живущего в Ламбарене требуется быть не только академическим специалистом, но и ремесленником, умельцем, рабочим. Окончательно прозрел доктор Тренсц после случая с Матильдой Коттман и Эммой Хойзкнехт, о котором долго говорил затем весь госпиталь.

Как раз в разгар малярной кампании Эмма и Матильда, отвечавшие, кроме того, и за госпитальное хозяйство, отправились как-то утром покормить кур. Каково же было их удивление, когда, открыв курятник, они обнаружили там удава-боа. Оставшиеся в живых куры бросились к открытой двери. Удав, очевидно, дремал, переваривая пищу, но, почуяв переполох, зашевелился и понял, что добыча ускользает. Вслед за курами он метнулся к выходу, но Матильда быстро захлопнула дверь и налегла на нее плечом. Эмма защелкнула. замок и для верности приперла дверь палкой. Затем Эмма побежала к докторскому дому, а Матильда осталась сторожить пойманного разбойника.

К курятнику вместе с доктором примчались Джозеф, Акага и ГʼМба. Они принесли с собой большую сеть. Отыскав отверстие в крыше, через которое удав проник в курятник, они раскинули возле него сеть, подожгли пучки сухой травы и бросили их внутрь курятника. Спустя непродолжительное время удав угодил в заготовленную сеть. С ближайшим пароходом неожиданного пленника отправили в Европу.

Когда коллеги рассказали доктору Тренсцу об этом случае, по его спине пробежал колючий холодок. Он сказал:

— Да, скальпель здесь не помог бы!

В госпитале действовало неписаное правило: уметь делать все и не задирать при этом носа. Сам Швейцер неукоснительно придерживался этого правила: он оперировал больных, готовил лекарства, работал топором и мотыгой, был отличным гребцом, а вечерами брался за перо.

Как-то однажды доктор нес на плече тяжелый столб. Навстречу ему шел фельдшер-африканец.

— Помоги мне донести, — попросил Швейцер.

— Эта работа не для меня, Оганга, — ответил фельдшер. — Я интеллигент.

Швейцер переложил бревно на другое плечо и сказал с иронией, которую его собеседник не заметил:

— Я бы тоже хотел быть интеллигентом. Однако мне это никак не удается...

***

К началу 1927 года строительство «деревни милосердия», в основном, было завершено. На 21 января Швейцер назначил переезд. Оперированных и тяжелобольных переносили в новый госпиталь на носилках их родственники. Пакеты и мешки с госпитальным имуществом погрузили в каноэ и моторную лодку. Гребцы оттолкнулись от земли «Трех холмов» и поплыли. Они гребли и пели о дворце, который их ожидал. Чего только не сочиняли эти веселые белозубые люди!

Белого Огангу в своих песнях они называли последователем африканского короля НʼКомбе, который правил в Адолинанонго. Как припев гребцы без конца повторяли одни и те же слова:

— Оганга — Адолинанонго... Оганга — Адолинанонго...

Звучало это очень красиво.