Свет в джунглях

Наконец каноэ пристали к новому госпиталю. Началась выгрузка. Но на полдороге мешки были брошены — и носильщики наперегонки устремились к новым зданиям. С громкими «ах» и «ох» осматривали они просторные и светлые больничные залы, которые имели даже деревянные полы. (В старых бараках полом служила утрамбованная земля.)

— Хорошие, ой! Какие хорошие хижины! — говорили они доктору, полные восторга и гордости от того, что в создание нового госпиталя вложена частица и их труда.

Когда Альберт Швейцер совершал первый врачебный обход по новому госпиталю, пациенты также поздравляли его, хвалили свои палаты, сравнивая их с королевскими покоями. Доктор радовался, видя их радость, но в глубине души он понимал, что сделано только начало, что впереди еще очень много тяжелой, но неотложной работы. Надо, например, завершить строительство дома для врачей. Срочно надо найти грунтовые воды и выкопать колодец. Чтобы стены стояли дольше, надо их красить, красить, красить...

— Ах, я, старый маляр! — чуть было не произнес доктор вслух. — Забыл о главном! Надо сегодня же составить список заказов, который я должен отправить с ближайшим пароходом. А затем...

Затем, затем, затем! И так без конца.

На какое-то мгновенье доктор словно бы выключился из общего шума и оживления. Он шел и вспоминал, что же ему следует заказать в первую очередь.

К действительности его вернули громкие крики. И в соседнем зале больные кричали то же самое:

— Хорошие хижины! Хорошие хижины!

А он шел, улыбаясь, и пожимал протянутые к нему руки.

Наконец обход был закончен. Выйдя из последнего зала, Швейцер сказал Акаге:

— Через неделю-две мы должны возвести забор, а то мы не сможем перевезти коз. А на старом месте оставлять их без присмотра, пожалуй, небезопасно.

Он попрощался и направился к незаконченному еще докторскому дому, чтобы занести в дневник впечатления дня. Шагал к дому и мечтал. Госпиталь теперь будет расти... А он... он сможет, наконец, найти свободное время для занятий музыкой... Станет играть на рояле... Если бы только не так сильно уставать!

— Оганга! Оганга!

Швейцер остановился. Его догонял Акага.

— Только что в третьей палате родился ребенок! Мальчик... Крепкий парнишка... Мне сказал доктор Лаутербург...

Швейцер обнял юношу. Глаза его подозрительно увлажнились и заблестели. Но он сказал спокойно:

— Хорошее начало для госпиталя. Не правда ли, Акага?

***

В апреле исполнилось три года пребывания Альберта Швейцера в Ламбарене. Он очень устал за эти три года. Как и в 1917 году, давала знать о себе тропическая анемия.

Теперь в госпитале оставались незавершенными только покрасочные работы. В одном из писем Елене доктор сообщал:

«Окраска затянулась гораздо дольше, чем я предполагал. Но я не могу бросить начатого дела. Состоится ли моя поездка домой месяцем раньше или месяцем позже — что из того? Главное: дело будет завершено и я уеду со спокойным сердцем».

Доктор, однако, ошибся в расчетах. Только в июле 1927 года он смог сказать: новый госпиталь построен. Были возведены изолированные от других бараки для туберкулезных и душевнобольных. При них строители соорудили специальные сараи для хранения продуктов и медикаментов. Был даже построен сарай для лодок.

В новом госпитале имелись теперь два операционных зала, перевязочная и камера для хранения медикаментов. В одной из операционных Швейцер повесил портрет открывателя местного обезболивания Карла Людвига Шлейха.

Когда больной, которому уже перед самым отъездом Швейцер делал операцию, благодарил его, уверяя, что было совсем не больно, доктор, указав на портрет, сказал:

— Благодари не меня, а его. Скажи: «Мерси, месье Шлейх!»

И вот настал час прощанья. На этот раз доктор покидал Ламбарене с легким сердцем. Он знал, что его дело поставлено прочно и находится в верных руках. Друзья в Европе заботились о регулярной смене врачей и медсестер. В госпитале был создан достаточный запас продуктов и медикаментов. Неподалеку шелестели под ветром поля маиса. На госпитальном огороде хорошо привились европейские овощи. Специальный строительный отряд, которым руководила новая замечательная сотрудница, канадка миссис Рассел, вел непрерывные работы по совершенствованию госпиталя. Словом, дело шло хорошо, и доктор Швейцер шагал к пристани вполне довольный плодами своих рук и своей воли. Провожала его старшая медсестра Матильда Коттман.

Незадолго до отхода «Алембы» Швейцер и другие пассажиры неожиданно услышали доносившуюся из госпиталя музыку.

— Это Бах! — удивленно воскликнул доктор. — Но откуда?

Оказывается, миссис Рассел привезла с собой пластинки, но в качестве сюрприза решила проиграть их впервые в день отъезда доктора. Обо всем этом Швейцеру прокричала с пристани Матильда Коттман.

Швейцер был тронут. Музыка Баха звучала для него лучшим напутствием. Он не уходил с палубы до тех пор, пока не скрылись за поворотом реки госпитальные постройки.

Глава IX. «Вас не понимают, доктор!»