Свет в конце тоннеля

Суть в том, что через некоторое время пути мы увидели свет. Это был дом, и в доме жили люди. Мы с Томом, умирающие от усталости и под конец буквально падающие с ног, начали двигаться быстрее, не обращая никакого внимания на то, что умираем, быть может, не меньше двух сослуживцев, которых несли. Мы начали их ободрять, но Джимми потерял сознание, а Том всё продолжал ругаться на меня и на боль.

Мы положили товарищей и долго стучали в дверь. Нам не открывали. Мы стали барабанить в дверь что есть мочи. Нам нужно было хотя бы попытаться спастись, и нам было плевать, где стоит этот дом: на оккупированной нами территории или же на территории партизан (хотя такой территории официально не существовало).

Минуты через две, показавшиеся нам вечностью, нам открыла красивая саудитка. Звали её Тара.

Она была очень, очень обеспокоена нашим визитом. Но вела себя очень прилежно. Впустила нас, помогла нам спасти Питта и Джимма, накормила нас. Всё это было, как мы подумали тогда, от страха. Разумеется, так оно и было, и, как оказалось позже, только её страх нас и спас от верной гибели. Мы не объяснились, мы не говорили, где находятся остальные наши, и поэтому она впустила нас.

А территория эта была наша, американская.

В итоге, и Том и Джимми выжили, и наша четвёрка стала твёрдой четвёркой.

Буквально через несколько часов после нашего прихода подоспели и другие наши. Они были здесь лишь временно и направлялись в сторону недобитых партизан и горы наших трупов. Мы переговорили с ними, и они позвонили, куда надо. Сами они пока не могли нам помочь − только их доктор осмотрел наших раненых и сказал, что «очень может быть» Джимми выживет, а Питт − «так и подавно».

И они продолжили двигаться на восток, но теперь о нашей четвёрке знали на западе, и мы ждали поддержку, что закрепило наше положение в доме Тары, как положение господ.

По мере того, как Питту становилось легче, он переставал меня материть. Джимми просто лежал, а Том очень осторожно позволял себе в мой адрес лишь некоторые колкости, пока окончательно не понял, что его авторитет Питт проникся ко мне чувством благодарности за спасённую жизнь. Питт даже вслух поблагодарил меня, и с тех пор Том стал относиться с каким-то новым, странным для меня дружелюбием.

Когда Джимми очнулся, он тоже стал позволять себе колкости, пока не понял, что он в меньшинстве, и в конце концов тоже забросил это, как одинокое, пропащее дело.

Все они стали считать меня за нормального человека. Не потому, что я какой-нибудь герой − нет. Они стали уважать меня потому, что я спас их лидера, а их лидер по каким-то сверхъестественным причинам проникся ко мне товарищескими чувствами.

Шли дни, а наших всё не было видно ни с запада, ни с востока. В конце концов мы совсем отчаялись, и Питт с Джиммом даже начали подниматься на ноги.

И здесь я должен сказать пару слов о таблетках. Они называли этот наркотик «биполярочка». «Биполярочка» действовала не как «Колёса» или же какие-нибудь другие наркотики − она не делала человека «пьяным». Её принцип был совсем другой: она доводила любое чувство, любую эмоцию до абсолюта.

Допустим, человек чувствовал себя уставшим: «биполярочка» усыпляла его. Но если человек чувствовал хоть малейшее ободрение, «биполярочка» делала его чрезмерно активным: он становился очень быстр, вспыльчив, выглядел страшнее бешеной собаки, и его постоянно трясло от переполнявших его, мгновенно сменяющих друг друга эмоций.

У Питта были эти таблетки, и он периодически давал их всем кроме меня. Меня же оставляли в качестве часового, чтобы при появлении врага я бил их локтём в спину и «будил». Несколько раз мне приходилось делать это. И я вам скажу: это были настоящие гидры, а удар в спину так походил на укалывание их брюшек… Стоило мне их, спящих «разбудить», как они вскакивали, как дикие бульдоги, и мгновенно готовились отразить нападение.

На вопрос, откуда у него появились эти таблетки, Питт, по-моему, отвечал очень нечётко, размыто, из-за чего я, находившийся, как ни крути, всё время в их приближении, не мог понять, откуда он их взял. Лишь теперь я знаю, что эти таблетки он купил у генерала.

Но когда они встали на ноги, всё вдруг резко изменилось: они стали со мной разговаривать как со своим, стали допускать в свою компанию как своего, и тогда мне даже показалось, что я понял, что такое узы товарищества… Но мне только показалось.

И однажды они предложили попробовать свои таблетки мне. Каким же я был идиотом тогда! Я поверил, что они изменились, я решил, что имею дело с совершенно другими людьми и в приступе нахлынувшей социальности я попробовал этот наркотик!

Никогда я не прощу себе этого преступления и никогда, никогда не забуду тот миг: Питт предложил мне таблетку «биполярочки» и я её принял.

30. РУИНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДОСТОИНСТВА

Таблетка застыла на клейком языке, готовясь заскочить мне в горло.