Свет в ночи

В этих словах Раскольникова содержится одна из ос­новных мыслей Достоевского, если и странная, то совсем в особом, религиозном значении. По Достоевскому, всё пре­ступники, за редчайшими исключениями, да и все люди вообще, сознающие свои грехи, хотят и боятся кары, но все же дьппит свободнее, когда она приходит и наступает час расплаты. Каторга лучше бесплодных угрызений совести, лучше пребывания с бесом наедине.

Глубоко религиозные люди, подобные Миколке кра­сильщику готовы взять на себя чужую вину, чтобы постра­дать во искупление своих собственных прегрешений. Для этих людей ведь все равно всяк за всех виноват, а из всех грешников «первый есмь аз».

Раскольников «не помнил сколько он просидел у себя с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и поглядела на него с порога, как да­веча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте». Это могла бы сойти за случайное совпадение, но, уточняя положение, Достоевский замечает, что и остановилась и поглядела Дуня с порога на брата точь в точь как Раскольников, отворив дверь, с по­рога посмотрел на Соню. Бели же помнить, что Расколь­ников, войдя к Соне сел на стул, «с которого она только что встала», то сходство положений покажется разительным и вещим. В реалистическом романе такие совпадения встре­чаются редко и, ничего важного не выражают, но в романе­-мистерии они глубоко символичны и говорят о том, что вершится в плане высших реальностей.

Дуня по всему своему душевному складу противополо­жна Соне. Поэтому именно ее смертный грех тот же, что и у Сони. Дуня, в преизбытке гордыни и затаенного пре­зрения к людям, хочеть пожертвовать собою ради брата и матери. Ее решение продать себя Лужину под прикрытием законного брака преступно. Этот брак, к счастью не состо­явшийся, был бы наихудшим видом проституции. Соню ве­дет к падению смиренная жертвенность, Дуню — гордыня.

Причины падения у них разные, но грех один: готовность отдать свое тело на поругание.

Духовно между Раскольниковым и Дуней стоит знак равенства. Они друг другу родня по духу и потому в земной жизни они брат с сестрой. Их внутреннее сходство сразу же замечает Разумихин. Порфирий же и Свидригайлов под­тверждают это сходство совершенно невольно, один, опре­деляя Раскольникова, другой Дуню. Порфирий, обращаясь прямо к Раскольникову, говорит: «Я вас почитаю за одного из таковых, которым хоть кишки вырезай, а он будет сто­ять, да с улыбкой смотреть на мучителей, если только веру иль Бога найдет». Ничего не зная об этих словах Порфирия, в тот же самый день Свидригайлов скажет Раскольникову о Дуне: «Она, без сомнения, была бы одна из тех, которые претерпели мученичество, и уж, конечно бы, улыбалась, когда бы ей жгли грудь раскаленными щипцами... Сама она только того и жаждет и требует, чтобы за кого-нибудь, ка­кую-нибудь муку поскорее принять, а не дай ей этой муки, так она пожалуй и в окно выскочит». Дуня не просит, но требует подвига. Ее желание пострадать за другого это над­менный вызов Богу.

Раскольников стремится к Соне в бессознательных по­исках того, чего сам он лишен — в поисках любви и смире­ния. Дуню притягивает к Раскольникову то, что есть у них обоих общего: идея, в ее мужественном, действенном пре­ломлении у брата и женственном, пассивном у сестры. Они отражают друг друга, и чувствуя это, Раскольников гово­рит Дуне: «Да и ты... с направлениями... Я бы должен был это сообразить... Что ж и похвально; тебе же лучше... и дойдешь до такой черты, что, не перешагнешь ее — несчаст­на будешь, а перешагнешь — может, еще несчастнее будешь».

И Соня, и Раскольников и Дуня живут в крайнем на­пряжении всех своих душевных и духовных сил и это, в решающие для них минуты жизни отражается во вне в мире явлений в виде целого ряда совпадений в обстановке, положениях, в сходстве движений, мимики и жестов. Тогда внезапно обнаруживается, что всё между собою связано в едином и неделимом потоке существования. Этим объясня­ется почему так часто персонажи «Преступления и наказа­ния» входят в комнату один к другому не стуча; можно сказать, что они проникают не друг к другу, но друг в дру­га, как будто нет ни в них, ни между ними никаких плот­ских и материальных преград. Так вошла сейчас Дуня в гробную каморку Раскольникова. Бе привела сюда тревога за брата и мать. Пребывая в своей надменной девственности, Дуня жизни не знала и в том, что вершится в душе у дру­гого, хотя бы самого близкого человека, умом не разбира­лась, хоть и подчинялась смутным велениям сердца. Она пришла сказать Раскольникову, что теперь все о нем знает, что Разумихин все рассказал и объяснил, что она «вполне понимает» как все в нем возмущено несправедливыми «гнус­ными» подозрениями. «— А теперь» — сказала Дуня, — под­нимаясь с места, — я пришла только сказать, что если, на случай, я тебе в чем-нибудь понадоблюсь или понадобится тебе... вся моя жизнь, или что... то кликни меня, я приду, Прощай!».