Свет в ночи

«— Это, это политический заговорщик, это наверно?» — окончательно решил про себя Разумихин, медленно спуска­ясь с лестницы. И сестру втянул; это очень, очень может быть с характером Авдотьи Романовны. Свидания у них по­шли.'.. А ведь она тоже мне намекала... По многим её сло­вам... и словечкам... и намёкам, всё это выходит именно так... Но что же значит теперь это письмо? Я подозреваю... Гм.' Нет это я всё разузнаю».

«Он вспомнил и сообразил все о Дунечке, и сердце его замерло. Он сорвался с места и побежал».

*

«Раскольников, как только вышел Разумихин, весь как бы обновился; опять борьба — значит нашелся исход!». Он уже досадовал на себя за то, что признался Соне в своем преступлении; «Ослабел, значит, мгновенно и радикально! Разом! И ведь согласился же он тогда с Соней, сам согласил­ся; сердцем согласился, что так ему одному с этаким делом на душе не прожить.»

И вот он снова перестал понимать, что бороться с соб­ственным сердцем нелепо й бессмысленно, что сердце — правда, а рассудок — ложь. Но на крючек, заброшенный Пор- фирием, он всё же не попался, хоть и не мог догадаться для чего понадобилось судебному следователю вводить в за­блуждение Разумихина. «Итак, Порфирий сам еще и разъ­яснял Разумихину, психологически ему разъяснял! Опять свою проклятую психологию подводйть начал! Порфирий- то? Да чтобы Порфирий поверил хоть на минуту, что Ми- колка виновен...» Раскольников никак не допускал. «Нет, — он непременно что-то задумал; тут есть намерения, но ка­кие?» Попадать в расставленную ловушку Раскольников не хотел и приготовился к бою. Здесь, роковым образом ему вспомнился Свидригайлов — антипод Порфирия Петровича. «С Свидригайловым, — соображал он, — может быть еще тоже предстоит борьба. Свидригайлов, может быть, тоже це­лый исход; но Порфирий, дело другое.»

Всё, что мучительно долго, как казалось Раскольникову, набухало и ширилось в его душевных недрах, наконец назрев ло и просилось властно наружу, стремясь превратиться в явь. Последняя его решительная встреча с Порфирием долж­на была неизбежно и немедленно произойти. Эту встречу одинаково подготовили к осуществлению своей внутренней волей, в собственной глубине как Раскольников так и Пор­фирий. Здесь необходимо напомнить то, о чем я уже гово^ рил; внутренне, метафизически и мистически они никогда не разлучались и теперь, выплывая из общей для них ду­шевной бездны друг другу навстречу, не могли не столк­нуться физически прямо и непосредственно.

«Раскольников взял фуражку и, задумавшись, пошёл из комнаты... Надо кончить с Свидригайловым, думал он, и во что бы то ни стало и как можно скорей. Этот тоже, кажется, ждет, чтобы я сам к нему пришел». И в это мгновение такая ненависть поднялась вдруг из его усталого сердца, что, мо­жет быть, он мог убить кого-нибудь из этих двух: Свидри­гайлова или Порфирия. По крайней мере он почувствовал, что если не теперь, то впоследствии он в состоянии это сде­лать. «Посмотрим, посмотрим, повторил он про себя.»

«Но только-что он отворил дверь в сени, как вдруг столкнулся с самим Профирием. Тот входил к нему. Рас­кольников остолбенел на минуту, но только на одну ми­нуту. Странно, он не очень удивился Порфирию и по­чти его не испугался (курсив мой. — Г. М.). Он только вздрогнул, но быстро, мгновенно приготовился. «Может быть развязка! Но как же это он подошел тихонько, как кошка, и я ничего не слыхал? Неужели, подслушивал?»

Но Порфирий Петрович и не думал подслушивать. Ина­че он неминуемо натолкнулся бы в сенях на только-что до того выходившего Разумихина. Для чего же понадобилось Достоевскому задерживать развитие повествования на такой, казалось бы мелочи, на том как именно столкнулись Рас­кольников с Профирием? Раскольников бессознательно на одно мгновение почувствовал то, что творилось в глубине его собственной натуры, он бессознательно подсмотрел со­кровенное мгновение: переход того, что назрело внутри в наружное, в явное. Молниеносное прозрение, чувством со­вершившееся в душе и уже поступающее наружу, история каждого из нас. Но мы не придаем тому никакого значения, а Достоевский придавал и, доверяясь умом и сердцем тако­му тайновидению, познавал духовную сущность человека.

В ту самую минуту, когда Раскольников тронулся с ме­ста, чтобы идти к Свидригайлову, он натолкнулся на Пор­фирия, появившегося перед ним «тихонько, как кошка», правильнее же сказать, как бесшумно воплотившееся приви­дение. Достоевский всегда в своём творчестве пребывает на грани, отделяющей потустороннее от мира явлений, будучи художником духовного строя, он мог в часы творческого напряжения постигать переход в нашу трехмерность того, что зародилось и назрело там, в глубине человеческого ду­ха. «Странно, он не очень удивился Порфирию и почти его не испугался» — говорит Достоевский.