Свет в ночи

«Он стал в дверях. Началась служба, тихо, чинно, груст­но. В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти всегда для него было что-то тяжелое и мистически-ужасное, с самого детства, да и давно уже он не слыхал панихиды. Да и было еще тут что-то другое, слишком ужасное и беспо­койное (Выделено мною. — Г. М.). Он смотрел на детей: все они стояли у гроба на коленях; Полечка плакала. Сзади них, тихо и как бы робко плача, молилась Соня... Солнце ярко освещало комнату; кадильный дым восходил клубами; священник читал: «Упокой, Господи». Раскольников отстоял всю службу. Благословляя и прощаясь, священник как-то странно осматривался (Выделено мною — Г. М.). После служ­бы Раскольников подошел к Соне. Та вдруг взяла его за обе руки и преклонила к его плечу голову. Этот короткий дру­жеский жест даже поразил Раскольникова недоумением; да­же странно было; как? Ни малешего отвращения, ни малей­шего омерзения к нему, ни малейшего содрогания в ее ру­ке/ Это уж была какая-то бесконечность собственного уни­чижения... Раскольников пожал ей руку и вышел. Ему стало ужасно тяжело. Если бы возможно было уйти куда-нибудь в эту минуту и остаться совсем одному хотя бы на всю жизнь, то он почел бы себя счастливым». Но некуда было уйти от ощущения, как-то уж очень досаждающего присутствия чего- то тревожного. В этом чьем-то невидимом присутствии обыч­но не было для него ничего особенно страшного, но вот во время панихиды, помимо сознания смерти, всегда для Рас­кольникова мистически-ужасного, он почувствовал «что-то другое слишком ужасное и беспокойное». Не раскаявшийся в своем преступлении кровавый бунтарь стоял у гроба му­ченицы, праведной бунтовщицы. Его уму остались недоступ­ны, а сердцу непостижимо-таинственны ее счеты с Творцом. Между идейным убийцей и усопшей вставала темная сила от него же самого исходившая. То был дух глухой и немой, тлетворное дыхание которого безотчетно почувствовал на себе священник и оттого «благословляя и прощаясь, как-то странно осматривался». Смирение Сони Раскольников при­нял за уничижение, но одновременно говорило в нем и чув­ство более глубокое, опровергающее всякую гордыню. Ведь уж очень низко перед собственной совестью ценил он себя, когда внимание, проявленное к нему Соней, объяснил ее склонностью к самоуничижению. Он не считал себя достой­ным даже малейшей нежности и ласки и думал, что ничего, кроме омерзения, со стороны Сони не заслужил. В этом по­ка лишь смутном сознании своей недостойности и состоял скрытый до времени от всех, залог его спасения.

Ночь после памятной для Раскольникова панихиды он проспал «в кустах на Крестовском острове и перед утром проснулся весь издрогнувший, в лихорадке; он пошел до­мой и пришел уже ранним утром. После нескольких часов сна лихорздка прошла, но проснулся он уже поздно; было два часа пополудни. Он вспомнил, что в этот день назна^ чены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них». Бели на панихиде он испытал нечто «слишком ужасное и беспокойное», то что же бы он почув^ ствовдл на похоронах. Ведь так же точно хоронили старуху Алену Ивановну и её сестру Лизавету. Старухе он проломил череп обухом топора, а Лизавете раскроил лоб лезвием по­чти до темени. Гроб, отпевание, шествие до кладбища, опу­скание усопшей в могилу в развертый зев земли, созерцание смерти злодейски, своевольно приумноженной преступни­ком, всё это было теперь ему не по силам. «Настасья при­несла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он сам спокойнее... Дверь отворилась, и вошел Разумихин». Роковое развитие внешних и внутренних событий, вызванных к осуществлению злыми помыслами и деяниями Раскольникова, всё ускоря­лось, порождая встречи за встречами с последовательностью для ума непонятной, но сердцем достижимой. Множились встречи лиц, втянутых в стремительный круговорот проис­шествий, и персонажи романа-мистерии всё с большей и большей настойчивостью входили не друг к другу, но друг в друга и двери, как бы сами собою перед ними отворялись. Вот и сейчас, не постучав предварительно в дзерь, вошел Разумихин в Раскольникова, потому что их встреча назрела, как необходимый тадчек для дальнейшего развития всего происходящего. За последние дни даже в душу прямого, простодушного Разумихина стало проникать неясное, пол­ностью им не сознанное подозрение. Разговор в нумерах Бакадеева в коридоре под лампой прошел не совсем бес­следно. Какое-то неоформленное чувство зашевелилось в Ра­зумихина, он тогда же к судебному следователю за разъ­яснениями побежал, но ничего от него толком не добился. Теперь он пришел к Раскольникову, чтобы хрть как-нибудь С его помощью разрубить смотавшиеся в кдубок взаимоот­ношения в семье Раскольникова.

«АI ест, стало-бытъ не болен! сказал Разумихин, взял