Света с нашего света. Драконы, ферма и король

— Фалигарт сказал, что вы не успели поговорить со своим избранником, когда мои люди вышли на вас, — продолжил Барольд. — Приношу извинения за то, что Фалигарт был столь резок с вами и жесток. Мальчик многое повидал в жизни. Он до сих пор скрывает, кто он есть, только потому что людская молва ужасна, и куда бы он ни пришел, все презрительно относятся к нагам.

— Их хотя бы презирают, а не убивают, — откинулась на спинку скамьи. — Что вы пытаетесь сделать?

У меня огромный опыт общения с лжецами, с одним из них я жила несколько лет и безгранично верила. Потом розовые очки спали, и я увидела истинную лживую суть того, кто так красиво ссал мне в уши. К тому же кроме личных моментов случались и профессиональные. Я рекламщик, в свободное время подрабатывающий фрилансом. И мне приходится хотя бы минимально читать людей, дабы не столкнуться с тем, кто попользуется моими услугами и не заплатит.

И да, у Барольда почти получилось. Не сомневаюсь, что ему плохо, может, в этом повинен мой дракон. Но не стоило старику заводить разговор о жалкой жизни племени нагов. Ведь ничто так не говорит о предвзятости и глупости человека, как попытка противопоставить одних в самом темном свете другим. Умный человек видит мир не в двух спектрах. Для него не все черное и белое, есть куча оттенков. И Барольду, чтобы захватить меня и продолжить обманывать дальше, надо было просто не давить на несчастиеия пресмыкающихся.

Вместо ответа старик внимательно посмотрел на меня, усмехнулся и залпом допил вино. При этом он запрокинул голову, и я увидела, как двигался его кадык. Кожа на его шее начала подтягиваться. Через мгновение на меня смотрел молодой мужчина лет сорока, полный сил и с горящими глазами. Улыбка, растягивающая его губы, была отталкивающей и неприятной.

— Знаешь, не все предсказания твоей прабабки сбываются, — убрал он кубок в сторону. — И я думал, что, говоря о девушке с волосами цвета драконьего пламени, она снова ошибается. Но ты здесь.

— Я здесь, — не разрывала нашего зрительного контакта. — Не знаю, что ты задумал, но я не позволю…

Барольд щелкнул пальцами, и в следующее мгновение я почувствовала позади себя чужое присутствие. Не успела повернуться, как кто-то схватил меня за плечи и развел мои руки в стороны.

— Я даже рад, что в этот раз старая карга не ошиблась, — Барольд приблизился ко мне, вытаскивая что-то из кармана. — Ты красивая настолько, насколько может быть красивым отродье дракона, — он выдернул пробку из прозрачного сосуда, заполненного чем-то вязким. — С тобой будет весело играть.

У меня не получалось дернуться. Мои щиколотки тоже оказались схвачены. Я видела, как Барольд становился все ближе. Он наклонил сосуд над моей порезанной ладонью, и темная капля упала прямо в рану. Боль, охватившая руку, была немыслима. Мой мозг спешил отключиться, чтобы я не повредилась рассудком, настолько мне было больно.

В последний миг я почувствовала горячее дыхание, коснувшееся моего уха.

— Я думал, что забрал у него все, но только теперь лишу его самого дорогого.

Глава 59

Оракул

Ни одна физическая боль не сравнится с потерей родного человека. Режьте, бейте, толкайте — я всё равно поднимусь, перевяжу раны и обработаю синяки. Следы с тела уйдут, и не останется никакого напоминания о том, что было. Но троньте близких, лишите родных — и дыра, оставленная в сердце, никогда не затянется. Минуют года, столетия, пройдет жизнь, но память о человеке, которого вырывали из сердца, никогда не поблекнет.

Когда-то я думала, что потерять истинную пару — вот оно, величайшее горе. Ведь какая жизнь ждет того, кто лишился любви, предначертанной звёздами? Жалкая, серая, лишенная смысла.

Потом я думала, что нет ничего страшнее, чем потерять свое дитя. Маленького человечка, что соткан из кусочка твоего сердца и всего самого светлого. Ты дышишь, пока дышит он. Радуешься и печалишься вместе с ним. Ваши сердца бьются в унисон, потому что он и есть твоё сердце.

Всё вместе — это были такие ужасающие мысли, что порой мне не хотелось никого касаться. Ни своих родных, ни друзей. Закрыться где-то. Зарыться в самую глубокую нору и никогда не показываться на свет. Это была такая иллюзия, ведь если я ничего не вижу и ничему не становлюсь свидетелем, значит, этого не произошло. И, значит, никакой боли не будет.

— Жизнь моя, — Огиер снова показался на пороге моего кабинета, держа в руках цветы, которые я назвала своими любимыми. — Сегодня такая прелестная погода. Не хочешь пойти немного прогуляться?

Мой милый, добрый, ласковый Огиер, если бы ты только знал, что знаю я, то никогда бы не пришёл сюда. Ты бы попытался держаться от меня подальше с самого начала. Но ты не знаешь.