Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Такие же сцены происходили и в Петербурге, куда князь прибыл 4 февраля вечером. На другой день, как писал Савинский Державину, весь город был, т. е. из знатных, на поздравлении его светлости»[491]. И тут ему подносили стихи, в которых поэты восхваляли его подвиг, взятие Очакова. Державин, находившийся в то время в Москве, по совету Львова сочинил оду «Победителю»[492]. Во время пребывания князя в Петербурге, откуда он выехал в начале мая, был нарисован его портрет одним русским художником[493]. Тогда же он получил от императрицы щедрые награды, повелительный жезл, медаль, похвальную грамоту и 100 000 рублей на достройку дома[494].

О деятельности князя во время его пребывания в Петербурге сохранились лишь отрывочные данные. Главным его занятием, как кажется, были беседы с императрицею о вопросах внешней политики. Дела Польши, Дании, Швеции, Англии и проч. служили предметом этих разговоров. Рассказывали между прочим, что князь старался внушить Екатерине некоторую уступчивость в отношении к Швеции. Так, например, он уверял ее, что не следует слишком надеяться на представителей оппозиции против Густава III[495]. После того как он на второй день по прибытии в столицу присутствовал на представлении в эрмитажном театре оперы «Горе-Богатырь», в которой был осмеян шведский король, он советовал не выпускать в свет этого сочинения и не давать этой пьесы в публичном театре[496].

Сохранились такие записки императрицы, из которых видно, что Екатерина не без раздражения говорила о Пруссии, между тем как князь старался успокоить ее, причем разногласие повело даже и к недоразумениям. Екатерина писала между прочим: «Что ты пишешь об усердии, о том спора нету, но как мною сделано все возможное, то мне кажется, что с меня и более требовать нет возможности, не унижая достоинства, а без сего ни жизни, ни короны мне не нужно». И дальше: «Я гневных, друг мой, выражений с тобою, кажется, не употребляла, а что оскорбления короля прусского принимаю с нетерпением и с тем чувством, которое прилично, за сие прошу меня не осуждать; ибо я б не достойна была своего места и звания, если б я сего чувства в своей душе не имела»[497].

Было и другое недоразумение между князем и императрицею. Он требовал коренных реформ во флоте и армии, а Екатерина писала ему: «Касательно артиллерии скажу, что теперь весьма трудно в ней сделать перемену… Бога для, на теперешний случай и когда так близко возле столицы театр войны, оставь вещи как есть; теперь ли время завода и перемен частей. Награждение я тебе с радостью уделю; но от сего, любя меня, теперь откажись» и проч.[498].

Безбородко считал Потёмкина гораздо более полезным государственным деятелем, нежели способным военачальником. Поэтому он желал приезда князя в Петербург, ожидая, что военные действия на юге без него пойдут успешнее, а в столице «многое скорее и решительнее потекло бы его содействием»[499]. И правда, разные бумаги и распоряжения, относящиеся ко времени пребывания Потёмкина в Петербурге, доказывают, что он в это время не был праздным. Им была составлена записка о вылитии «единорогов» и мортир для финляндской армии, а также план будущей кампании против шведов;[500] он беседовал с Екатериною о вопросах военной администрации и проч. Иногда она хвалила его, но иногда и жаловалась на его же медленность[501]. Особенно подробно в беседах императрицы обсуждался план военных действий против турок в предстоявшей кампании, причем Екатерина выразила мысль об отозвании Румянцева и о поручении Потёмкину обеих армий, «дабы согласно дело шло»[502].

После того как князь 5 мая покинул столицу, он с дороги неоднократно писал Екатерине. 13 мая она писала ему между прочим: «Ты летаешь, а не ездишь; жаль мне только то, что не наблюдаешь моего предписания касательно сбережения твоего здоровья, а приедешь на место, буде не совсем болен, по крайней мере замучен… За апельсины благодарствую». В письме 16 мая говорится: «Вижу, что хлопот у вас без счета по причине прокормления армии, однако надеюсь, что ты из оных выпутаешься. He диво, что ты дорогою размучился по твоей езде… Спасибо тебе, что так часто пишешь». 31 мая: «Дай Боже королям шведскому и прусскому ногтоедицу на каждом пальце, а чтоб твои пальцы перестали болеть. He опасайся, не забуду тебя. Что часто пишешь, тем самым успокоивается мой дух…» 20 июля: «Жалею очень, что ты замучился, ездя повсюду; молю Бога о твоем здоровье и надеюсь, что по твоему благому обыкновению преодолеешь все затруднения; желаю тебе везде счастия и удачи»[503] и т. д. Во все это время императрица писала подробно и о делах политических, о военных действиях против шведов, о Пруссии и проч.