Светлейший князь Потёмкин-Таврический

В переписке Екатерины с Потёмкиным летом 1789 года занимал довольно видное место эпизод с Мамоновым. Как было уже сказано раньше, Гарновский не без основания считал фаворита ревностным сторонником интересов князя. Мы не знаем, каковы были отношения Мамонова к Потёмкину во время пребывания последнего в Петербурге. Ходили слухи о каких-то интригах Мамонова, направленных против князя[504]. Храповицкий рассказывает, что Потёмкин вскоре после приезда в Петербург по случаю спора между Мамоновым и императрицею «миротворствовал»[505].

Летом 1789 года Екатерина узнала, что фаворит был давно влюблен в княжну Щербатову. Она тотчас же уволила его от должности при дворе, женила его на этой фрейлине и отпустила обоих в Москву.

Неоднократно императрица писала к князю об этом эпизоде, сильно ее огорчившем.

Мамонов сам при этом случае сильно волновался, зная, что Потёмкин будет очень недоволен его образом действий. Он говорил Гарновскому: «Я князю (Потёмкину) более не надобен, сколько я мог приметить из его речей; что же мне оставалось? В противном случае, может быть, я бы и никогда не открыл своей страсти или, по крайней мере, долго бы оною мучился. Дай Бог, чтобы это не потревожило князя. Просите его светлость (тут он заплакал), чтобы он был навсегда моим отцом. Мне нужны его милость и покровительство, ибо со временем мне, конечно, будут мстить». В письме к князю Мамонов старался всячески оправдать свой поступок[506].

И Потёмкин от удаления Мамонова не без основания ожидал для себя неприятностей, хотя, по-видимому, императрица во все это время была довольна Потёмкиным и его деятельностью. Она в письмах к князю не переставала утешать и хвалить его. В письме от 9 июля он жаловался на коварство Пруссии. Она отвечала ему 24 июля: «Что враги России и мои равномерно и тебе ищут делать досады, сему дивиться нечему; ибо ты им опаснее всех по своим качествам и моей к тебе доверенности». В других письмах: «Дай Боже тебе успехи и победы, чего заслуживаешь своими качествами, усердием ко мне и к общему делу, своим рвением и трудами. Твоими распоряжениями я весьма довольна… Я тебя люблю всем сердцем, как искреннейшего друга. В тебе одном более ревности к общему делу и к моей службе, нежели в прочих, и ты же замысловатее. Прошлогодняя кампания оправдала совершенно мои о тебе мысли и доверенность». Посылая ему медали с его портретом, она писала ему: «Я в них любовалась как на образ твой, так как и на дела того человека, в котором я никак не ошиблась, знав его усердие и рвение ко мне и к общему делу, совокуплено с отличными дарованиями души и сердца». В другом письме: «Я хочу, чтобы ты был в веселом расположении, а не смотрел сентябрем; также и я не люблю, когда ты морщишься»[507].

Частые и подробные письма императрицы к Потёмкину в это время заключают в себе изложение политических дел. Сообщая князю о всем происходившем, Екатерина давала ему инструкции, испрашивала его советов. Хотя она и знала о кое-каких недостатках военной администрации в украинской армии[508], но все же была очень довольна князем. «Его щегольская кампания какое занимает пространство!» – сказала она с восторгом в сентябре[509]. Дело в том, что она приписывала ему важную долю в успешных военных действиях и тогда, когда он не оказывал непосредственных услуг и держал себя в стороне.

Современники-специалисты, а также и позднейшие исто рики, исследовавшие военные действия 1789 года, находили, что и эта кампания служила доказательством очень посредственных стратегических способностей Потёмкина. Целью кампании было занятие целого ряда укрепленных мест в пограничных пределах Турции. Нанесением ударов турецким войскам можно было принудить Порту к заключению мира. Кроме военных действий, впрочем, Потёмкин старался пустить в ход еще другие средства. Продажность турок доставляла князю возможность, по крайней мере, узнавать подробно о планах Турции, о предполагавшихся военных операциях, о настроении умов в серале[510]. Он старался даже, как рассказывали, подкупить султаншу-валиде и капудан-пашу[511]. Гельбиг пишет о сотнях тысяч рублей, отправленных в Константинополь по предложению Потёмкина, и о разных драгоценных подарках, которыми он старался действовать на турецких министров[512].