Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Главною задачею Потёмкина в это время было заключение мира с Турцией. Постоянно императрица твердила ему о необходимости скорого окончания войны. Переговоры все время не прекращались, но князь старался показывать вид, что Россия не нуждается в мире и что не России, а Турции подобает выказывать уступчивость. Во всяком случае, он не соглашался на прекращение военных действий во время переговоров. Недоброжелатели Потёмкина обвиняли его в нежелании заключить мир[544]. Упрек этот едва ли может считаться справедливым. Потёмкин переписывался с визирем[545] об условиях мира, давал разные инструкции русскому уполномоченному, Лашкареву, отправленному к визирю[546], старался действовать на турок посредством подкупа…[547] Екатерина писала князю 6 февраля 1790 года: «О сем нимало не сумневаюсь, что мир скорее сделается, когда Бог даст, что наступишь, как пишешь, им на горло. Как тебе не выигрывать у турецкого народа доверия, вящнего их начальников? Во-первых, ты умнее тех, во-вторых, поступаешь с ними великодушно и человеколюбиво, чего они ни глазами не видали, ни ушами не слыхали от своих». В другом письме императрица упоминает о большой сумме денег, которую можно употребить для того, чтобы способствовать миру. Екатерина, впрочем, не доверяла туркам. Зная, что Потёмкин непосредственно имел дело с ними, она писала (19 апреля): «Поберегись Христа ради от своего турка; дай Боже, чтоб я обманулась, но у меня в голове опасение, извини меня, чтоб он тебя не окормил; у них таковые шутки водятся»[548]. После того как ей удалось заключить Верельский мир, она писала: «Теперь молю Бога, чтоб тебе помог сделать то же и с турками… Одну лапу мы из грязи вытащили, как вытащим другую, то пропоем аллилуйя… Я уверена, что ты с своей стороны не пропустишь случай, полезный к заключению мира…» Посылая князю по поводу празднования Верельского мира подарок, Екатерина писала: «Празднуя днесь мир с королем шведским, не могу запамятовать добрые советы ваши как по той войне, такожде и касательно мирного сего дела и в знак моего признания посылаю к вам перстень бриллиантовый; пускай лучи, из оного исходящие, ударяют во зрение врагов наших да отверзут очи, закрытые лестью, доводящею их даже до неверия о сем мирном постановлении. Бога прошу, да поможет тебе совершить и с ними мир благополучный»[549].

Желание императрицы не исполнилось, и война не так скоро должна была прекратиться.

Историки-специалисты находят, что Потёмкин и во время кампании 1790 года не отличался военными способностями. «He умея частного подчинять общему, – пишет Петров, – князь небольшим отрядам (как, например, корпусу Суворова) предоставлял бороться с главными силами Порты, а сам со своими армиями терял дорогое время в занятии ничтожных пунктов. Такая печальная неумелость распоряжаться соответственным распределением сил на театре военных действий и с энергией направлять их к достижению главной цели войны бесплодно истощала материальные средства и приводила к потере времени»[550]. Утверждают далее, что Потёмкин при составлении плана похода руководствовался советами Суворова[551]. Кроме того, обвиняют Потёмкина в бесцеремонном обращении с союзниками России, австрийцами. Полководец австрийский, принц Кобург, несколько раз писал Потёмкину, развивая перед ним свои планы; Потёмкин не счел нужным даже отвечать австрийскому фельдмаршалу, который горько жаловался на такое невнимание[552]. Вместо того чтобы всячески содействовать успехам австрийцев, он радовался их неудачам и, когда они должны были отступить от Журжи, называл Кобурга в донесении государыне тупым, глупым, невежественным, достойным сумасшедшего дома…[553] После того как австрийцы прекратили военные действия, он хотел показать, что он может действовать самостоятельно[554].

Bo всяком случае, главные действия Потёмкина в продолжение нескольких месяцев заключались в наблюдении за неприятелем, в укомплектовании армии и в усилении черноморского флота. Затем только, летом 1790 года, было решено, овладев устьями Дуная, покорить Измаил. Уверяют, что до этого Потёмкин неопределенными и даже заключающими в себе противоречия предписаниями тормозил действия Суворова[555]. Как бы то ни было, князь не участвовал самолично в важнейших военных событиях 1790 года, а лишь издалека наблюдал за ходом дел.