Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Хотя Потёмкин не участвовал в Измаильском деле, тем не менее императрица благодарила его и по этому поводу «за все добрые и полезные дела»[566]. Вообще она в это время относилась к нему в высшей степени благосклонно, хотя и не во всех отношениях соглашалась с его политическими воззрениями. Так, например, весною 1790 года он предлагал императрице, не довольствуясь миром с турками, заключить с ними союз. Екатерина была недовольна этою мыслью и писала ему: «Я не понимаю, противу кого союз с турками нам заключить, и сие бы было дело к непрестанным с ними ссорам и хлопотам для и против них; сию мысль лучше оставить и с врагами христиан не связываться союзом; каково подобной союз грекам одним был бы горестен, сам рассуди»[567]. В другой раз между Потёмкиным и Екатериною произошло разногласие по поводу вопроса о враждебных действиях Пруссии. Как было указано раньше, во время пребывания князя в Петербурге, весною 1789 года, этот вопрос был предметом некоторого спора между государынею и Потёмкиным. Теперь же она упрекала князя в том, что он недостаточно ценит опасность, грозящую чести России со стороны Пруссии. В одном из ее писем сказано: «Я писала без гнева; одно мое опасение, что обиды, сделанные Российской империи, иногда не принимались с тем чувством, которые рвение к достоинству ее в моей душе впечатлела… я с тобою говорю, яко с собою». В этом ясно проглядывает упрек в равнодушии к достоинству империи. Впрочем, императрица была убеждена в том, что Потёмкин умел ценить значение чести государства. После Верельского мира она писала к нему: «Что ты сей мир принял с великою радостью, о сем нимало не сумневаюсь, зная усердие твое и любовь ко мне и к общему делу». Число писем, их тон и характер свидетельствуют об истинной дружбе и привязанности между императрицею и Потёмкиным. Князь посылал ей разные подарки, например новое музыкальное сочинение Сарти; она ему (в октябре 1790 г.) подарила дачу и т. п. Потёмкин хворал часто в это время; Екатерина часто просила его беречь свое здоровье, предлагала разные средства против болезней и проч.[568].

В свою очередь, и князь писал императрице в тоне искренней дружбы, например, в начале июля 1790 г.: «Матушка родная, при обстоятельствах, вас отягощающих, не оставляйте меня без уведомления; неужели вы не знаете меру моей привязанности, которая особая от всех; каково мне слышать со всех сторон нелепые новости и не знать, верно ли или нет? Забота в такой неизвестности погрузила меня в несказанную слабость: лишась сна и пищи, я хуже младенца. Все видят мое изнурение… Ежели моя жизнь чего-нибудь стоит, то в подобных обстоятельствах скажите только, что вы здоровы»[569].

Все это достойно внимания особенно потому, что среди иностранцев ходил тогда слух о какой-то размолвке между князем и императрицею, рассказывали, что чрезмерные расходы Потёмкина во время войны приводили императрицу в отчаяние; когда он осенью 1790 года потребовал вновь три миллиона рублей на покрытие издержек, она в сильных выражениях осуждала расточительность князя[570].

Князя в это время считали всесильным человеком. Герцог Ришелье писал в 1790 г.: «Положение Потёмкина превосходит все, что можно вообразить себе в отношении к могуществу безусловному. Он царствует во всем пространстве между горами Кавказа и Дунаем и разделяет власть императрицы в остальной части государства. Он располагает неимоверными сокровищами; имения его доставляют ему доходы в размере от четырех до пяти миллионов франков. К тому же он по усмотрению берет сколько хочет из разных касс Империи» и проч.[571].