Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Князь прибыл в Петербург в такое время, когда усложнение дел в области политики погружало Екатерину в тяжкие заботы. Война турецкая продолжалась, и переговоры о мире пока не имели успеха. Пруссия относилась к России чрезвычайно враждебно, так что считали вероятным разрыв с этою державою. Отношения между Россией и Англией были натянутыми. Французская революция, в свою очередь, содействовала усилению расстройства Екатерины. Польские дела (во время пребывания Потёмкина в Петербурге состоялась конституция 3 мая 1791 года) озадачивали петербургский кабинет. Мир со Швецией считался непрочным. Финансовые затруднения, недоразумения, случавшиеся между Екатериною и «молодым двором», соперничество между вельможами – все это во время пребывания Потёмкина в столице до конца июля 1791 года занимало и заботило императрицу и князя.

Нет сомнения, что Потёмкин в это время принимал деятельное участие в делах. Многочисленные рескрипты императрицы к князю, относящиеся к этому времени, беседы его с разными иностранными дипломатами и русскими сановниками, объяснения с императрицею по разным вопросам государственного управления – все это свидетельствует о том, что князь, находясь в Петербурге, был, так сказать, соправителем, важнейшим консультантом по главным делам политики, что его должность главнокомандующего войсками, продолжавшими воевать с турками, имела в это время сравнительно мало значения. Особенно деятельно участвовал князь в приготовлениях к отпору Пруссии в случае разрыва с этою державою[577]. В беседах с представителями иностранных держав он нередко обнаруживал высокомерие и надменность. Так, например, он озадачил Витворта бесцеремонностью, с которою говорил о делах. После приезда в Петербург чрезвычайного английского посла Фокнера (Fawkener) Потёмкин, принимая у себя на даче английских дипломатов и Гольца, вел с ними переговоры о заключении мира с Турцией[578]. Нельзя решить, на чем основан отзыв русского дипломата, графа С.Р. Воронцова, что Потёмкин по случаю переговоров с Англией обнаруживал малодушие и трусость. Он же рассказывает, что Потёмкин предоставил значительную сумму денег русскому посланнику в Париже Симолину, чтобы подкупить графа Мирабо и заставить его содействовать разрыву между Францией и Англией[579]. Потёмкин, между прочим, и в Вене содержал агентов, по большей части авантюристов, которые впутывались в дипломатические дела и под защитою всемогущего своего патрона разыгрывали там довольно важную роль. Русский посол в Вене Андрей Кириллович Разумовский был недоволен князем. Но, несмотря на недовольство, этот русский дипломат, находившийся в Петербурге во время пребывания там Потёмкина, был очень обрадован, когда князь дружески принял его и беседовал с ним о политических делах. «Князь у вас силен и всемогущ, – писал к сыну старик, граф Кирилл Григорьевич Разумовский, – что он с тобою ласково обходится, то хорошо; что ко мне о его дружбе и преданности говорит, и то не дурно; но все сие есть монета придворная и весьма легковесная, на которую полагаться нельзя». Андрей Кириллович Разумовский всячески льстил Потёмкину; находясь в Вене, он исполнял его политические и личные поручения, присылал ему вина, приискивал музыку для оркестра… В одном из писем (от 10 августа 1791 г.) сказано: «Великие люди считаются величайшею редкостью; они составляют самое драгоценное сокровище для народов: Екатерина и Потёмкин, не имеющие равных себе гении, приводят в удивление человечество и делают ему честь»[580].

Что касается Англии, то Потёмкин действительно полагал, что Россия не в силах воевать с этою державою. Храповицкий писал 9 апреля: «Князь (Потёмкин) с графом Безбородкой составили какую-то записку для отклонения от войны. Князь говорил Захару: «Как рекрутам драться с англичанами? Разве не наскучила здесь шведская пальба». Главным поводом натянутости отношений между Англией и Россией были турецкие дела. Самойлов, восхваляя дипломатические способности Потёмкина, пишет о важной беседе князя с Фокнером: «При сем случае князь доказал ему излишность и неполезность требований Англии. Он изъяснил ему все те средства, коими Россия в состоянии удержать прусского двора наглость; он несомнительными доводами доказал, сколь непреодолима твердость императрицы и что никакие угрозы не могут над нею подействовать, но, напротив того, паче утвердят в достижении ее предмета. Сие свидание имело влияние на ум г-на Фокнера; он уверился, что Россия далее Днестра завоеваний за собою удержать не пожелает, почему Англия ослабила требования свои и не столько уже возбуждала врагов против России»[581].